Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

– Крепкий был парень, по всему видно. Четыре дырки в груди. Смотри, Петров, смотри на настоящего сержанта. Погиб, как воин, с оружием в руках, не выпустил. У него в глазах сама смерть застыла.

– Я вижу. Он и сам – смерть. Теперь ночью сниться будет.

– А ты что хотел, руки умыть и забыть? Ни хрена не выйдет, чем больше запомнишь, тем злее будешь. Вот как они с нами! Ты понял? Послужишь с мое – все поймешь. Ты в своей жизни кому-нибудь закрывал глаза?

– Еще не приходилось.

– Закрой ему, он твоим первым будет и вряд ли последним. У него и вправду в глазах смерть, он видел Её.

– Как это?

– А вот так. Видел, и все тут, потом поймешь. Закрывай и забери у него автомат.

Молодой разведчик с брезгливостью и почтением прикоснулся к мертвому телу, провел рукой по лицу, опуская уже остывшие веки. Попытался взять автомат, но у него ничего не вышло. Ставшие синими пальцы намертво обхватили цевье и шейку приклада и не разжимались. Именно намертво.

– Он не отдает.

– Не отдает? Значит, уже и не отдаст. Проверь магазин и канал ствола. – Петров отстегнул пустой магазин, отвел назад затворную раму.

– Ни одного патрона.

– Так и должно быть. Вот это смерть у парня. Настоящая. Кто-то и позавидует.

– Чему же тут завидовать?

– Смерти воина.

Из замшелой норы выволокли и Сахиба. Ему снова тыкали в грудь стволами, что-то кричали. Но он ничего толком не мог сообщить. Пришли кяфиры, много смеялись, стреляли барана, утром умывались на реке. Пришли воины Аллаха, моджахеды. Стреляли в кяфиров, тоже смеялись, потом ушли. Он смотрел в глаза безумных от злости разведчиков, бормотал бессвязные слова, хрипел, когда его тащили по земле за бороду и наступали на горло сапогом, но так и не смог объяснить, что те пятеро уже на пути в рай.

В его душе не осталось сил ни для ненависти, ни даже для обиды. А вокруг такая хорошая весна, в такую весну хорошо умирать. Аллах милостив…

– Товарищи офицеры, – Карцев, мрачный и сосредоточенный, стоял перед старшими офицерами полка, упершись руками в стол, – у нас в повестке дня совещания несколько вопросов. Итак, Рыбакин, командир взвода со второго батальона, за гибель своих солдат будет отдан под трибунал. Сейчас прокуратура проводит проверку, на время ее работы он откомандирован в Баграм, в распоряжение командира дивизии. С ним разберутся. А вот что с тобой делать, Усачев?

– Что положено, то и делайте. – Комбат-два тоже встал, развернул плечи и тяжело посмотрел в глаза командиру полка.

– Хватит демонстрировать мне твердость характера, и у меня твердости хватает. – Брови командира жестко сошлись у переносицы, но во всем его облике, в этом задубевшем от ветра лице ощущалась незавершенность мысли, которая вот-вот должна разрешиться. – Да тебя самого вместе с Рыбакиным под трибунал отдать надо!

– С какой формулировкой?

– За потерю управления в батальоне! Пойдет такая? Как ты вообще мог этого «щенка» поставить командиром поста у нас в тылу? Это он так полку спину прикрывал?

– Он виноват. Но здесь не только его вина. У меня среди взводных ни одного старлея нет. Выбирать не из кого.

– Не ты один в таком положении.

– А кем комплектовали рядовой и сержантский состав батальона перед отправкой?

– Я в курсе, только это дела не меняет. Теперь это твои солдаты.

– Кто бы спорил, – пробормотал Усачев, сдерживая эмоции. – Но как же не меняет, а с кем Рыбакин службу нес? У него, у кого-то другого это рано или поздно случилось бы.

– Должно было, говоришь, но случилось именно у твоего взводного. Не умаляй роли командира! Родителям что будешь рассказывать? Что это должно было случиться?

– Ну это ниже пояса, они – преступники, а уж потом жертвы, вот о чем родителям надо рассказать! Что касается меня, то я не отказываюсь от ответственности, но должен доложить, что Рыбакин – подготовленный офицер, может быть, лучший. Я и сейчас на этом настаиваю.

– Смело, слишком смело с твоей стороны. Я все-таки советовал бы гонор поубавить, еще политотдел своего слова не сказал. И я уверен, что это слово будет не в твою защиту. Про комплектование постарайся больше не вспоминать, месяц прошел, как твой батальон здесь. Боевая подготовка, политико-воспитательная работа… Все проведено. Так? Батальон участвовал в зачистках и блокировках, получил хорошую практику. Так? Все поняли, где они находятся, что это не Термез. Так?

– Все так, только дело не в боевой подготовке…

Офицеры – заместители командира полка, командиры и начальники штабов батальонов, командиры рот, – защищенные от посторонних глаз полуразрушенными стенами дувалов и маскировочными сетями, молча сидели на длинных лавках и старались не встречаться взглядами ни с Карцевым, ни с Усачевым. Если бы кто-то из них попал в эту ситуацию? Что бы он делал на месте Усачева? А эти двое уперто и бестолково отстаивали каждый свою правду, и, кажется, оба понимали, что ничего не докажут друг другу, отчего сам вопрос становился острее и переходил из категории служебных в категорию личных. А ответ на вопрос… Он же очевиден. Очевиден, как старый солдатский котелок, который в походе что мать родная, как автомат, который не успеваешь почистить от боя к бою, как жизнь, за которую каждый отвечает сам.

– Да, дело не только в боевой подготовке – дело в готовности к бою. Я всем скажу. Вы вот что… Если до кого-то не дошло. Это не учения. Здесь обед не по расписанию. Это – война! Лучше сейчас понять. А когда отпевать начнут – тогда, извините, поздно. Я защищать никого не буду, за нами солдатские жизни, кроме нас, их уберечь некому.

В минутной паузе вдруг почувствовалось некоторое облегчение, словно пик напряженности, взаимного неприятия пройден и настало время собирать камни и завоевывать доверие, думать о том, что будет после.

– Ладно, теперь второй вопрос. Был я сегодня в хозяйстве Усачева, посмотрел у него минометную батарею. Всего-то десять дней рейда, а солдаты страшно исхудали, кожа да кости. Минометчикам с их трубами и плитами тяжелее всего, да и другим немало досталось. Надо срочно принимать меры. Заместитель по тылу, начальник продовольственной службы, – Карцев остановил на них взгляд, – сегодня же организуйте выдачу дополнительного пайка всему личному составу. Сгущенное молоко, сыр, лосося в банках, ну и так далее, все, что возможно.

– Но, Александр Иванович…

– Знаю, знаю. Что можно, сколько можно, кому… Ну что я объяснять, что ли, буду, и так же все ясно. Надо, Николай Петрович, надо, ответственность разделим поровну. Ваше дело организовать и организовать быстро, чтобы через два-три часа подразделения все необходимое получили.

– Есть. Понял. Я все организую, но как списывать будем?