Валентин Бадрак - Родом из ВДВ

Шторма, в самом деле, оказались сокрушительными. Капитан Артеменко почему-то был определен во французскую группу из девяти человек, по какому принципу – он не имел понятия. Никто из офицеров группы раньше не изучал французский язык, и все, кажется, были одинаково ошарашены не поддающимся объяснению решением, испытывали смятение и тревогу. Всего на курсе, состоящем из двух факультетов, – и это Алексей вычислил долгим путем различных сопоставлений, – было человек двести. К своему величайшему изумлению, он попал не на ОАР – факультет оперативной агентурной разведки, а на САР – факультет стратегической агентурной разведки.

Для человека, только что приколовшего к погону капитанскую звездочку, это было неслыханно и дерзко, и этого он не мог ни объяснить, ни осознать. В его группе оказались преимущественно майоры, знающие запах штабов и вкус интриг аппаратной жизни, да еще один капитан, который поступил год тому назад, но находился на стажировке в разведывательном управлении округа. С этим-то капитаном и оказалась семья Артеменко в одной двухкомнатной квартире. Если подавляющее большинство поступивших поселили в специальном общежитии рядом с академией, которое по неясным причинам в среде слушателей получило название «Хилтон», то учащихся на факультете САР расселяли в разных местах большого города. Каждый учащийся получил похожий на удостоверение пропуск, выписанный на девичье имя матери или жены, на выбор слушателя. Этим документом со всеми необходимыми печатями и данными воинской части следовало пользоваться внутри учебного заведения. Порядок применения настоящих документов был жестко регламентирован, но все слушатели с первого дня появления в Москве тщательно ограждались от любой необходимости предъявлять их. Но и это было не все. Каждый слушатель получил трехзначный порядковый номер, и из всех преподавателей только старший курсовой офицер, которого за спиной ласково звали «папа», знал настоящие фамилии. Теперь, представляясь преподавателю, Алексей говорил «Пятьсот восьмой», и такой же номер вместо фамилии значился в журнале, который передавали преподавателю.

Всем им предложили также надолго забыть о существовании военной формы, надежно запечатав ее в укромном уголке до особого распоряжения. Впрочем, Алексею казалось, что лишь очень немногие испытывают тоску по блестящим внешним атрибутам, свидетельствовавшим о принадлежности к касте военных. Сам он скорее обрадовался, чем расстроился, такому положению вещей; как меняющие шкурку животные, он с тайным удовольствием впитывал внешние признаки обновления, предвкушая еще большую внутреннюю трансформацию. Да и внешняя компенсация оказалась куда солиднее и слаще. Всех поступивших, поначалу недоумевающих, в один из дней собрали с вещевыми аттестатами под клубом. Когда же Алексей, дождавшись своей очереди, спустился в сказочное подземелье, то у него от изумления отвисла челюсть и выкатились из орбит глаза: там был огромный, кажущийся бездонным склад с импортной одеждой, какую можно было отыскать лишь в дорогих столичных магазинах за баснословные деньги. Алексей и большинство его новых товарищей были откровенно сконфужены, даже подавлены неожиданно обнаруженным размахом, за которым легко угадывался масштаб созданной в государстве тайной организации. Недоступной непосвященным, защищенной бесчисленным количеством оболочек и обладающей невиданной силой протянутых во все уголки планеты рук. И вслед за обескураженностью Алексей испытал прилив гордости и мечтательной радости – от принадлежности к этому великому сообществу, которому так откровенно покровительствует государство. Только теперь, после посещения тайных закромов, Алексей понял, что ГРУ – это государство в государстве. Из вещевой сокровищницы военно-дипломатической академии каждому слушателю выдали по несколько костюмов, рубашек, галстуков, пальто и еще великое множество удивительных мелочей мужского туалета, о существовании которых бравый десантник, привыкший по ночам до дыр драить щеткой единственную форму, даже не подозревал. Причем брать можно было все что душе угодно, ограничиваясь только определенным количеством предметов одежды. Когда Алексей держал в руках выделенную ему государством одежду, от удовольствия у него загорелись уши – никогда еще у него не было столько элегантных вещей. Но тут же у него возникло и стало нарастать снежным комом чувство невыразимого стыда: а как же его Аля? Как ему смотреть ей в глаза, одетому с иголочки, в то время как у нее старая куртка да лишь одни обноски. Что говорить о платьях и костюмах, если даже сносного белья у офицерской жены осталось лишь пару комплектов, и это было жуткое, неприятное следствие их долгой совместной борьбы с голодным временем. И только теперь, когда Алексея самого завалили роскошными костюмами, о приобретении которых он никогда и не помышлял, он вдруг с острой болью в сердце подумал о жене, которая безропотно шла с ним по жизни, не жалуясь, не ропща, ничего не прося, а напротив, улыбаясь солнцу, радуясь их совместно проведенным дням. Как он теперь посмеет блистать на посольских или каких-нибудь еще приемах, когда ей не в чем показаться даже в среде его преимущественно небогатых новых сослуживцев. И когда Алексей с увлажнившимися от умиленного чувства к любимой женщине глазами, с необъятными пакетами в руках шел домой, он поклялся после первого же денежного содержания одеть ее, как куколку. Не ради самой красоты – она и так была ему милее всех, но чтобы избавить ее от страданий и мучительных переживаний из-за их, нет – его, финансовой ущербности и несостоятельности. «Временной», – крикнул он сам себе.

Служебная двухкомнатная квартира, куда поселили на время учебы семьи капитанов Артеменко и Юрчишина, находилась довольно далеко от академии, в Ясенево. Неблизкий путь в академию занимал около часа, но Алексей быстро научился использовать это время для учебы. Слушатель тайной академии, перемещаясь среди бесконечных людских толп в московском метро с максимально возможным темпом, втискиваясь и с силой проталкиваясь в потоках и пробках из человеческих тел, не переставал удивляться числу постных, сонных, абсолютно поникших и унылых лиц в вагонах столичной подземки. Он, преисполненный теперь несокрушимого желания непрерывно действовать, не мог понять, как можно быть столь опустошенными и инертными, когда сама жизнь бурлит неистово и вращает планету своими гигантскими, невидимыми глазом, но ощущаемыми всеми фибрами души щупальцами.

Каждая из семей занимала одну комнату, тогда как кухня была общим для них помещением. Сначала они удивлялись, почему в меблированной комнате нет телевизора. Но очень быстро, когда начался учебный процесс, поняли: включен секундомер на выживание, и время приобрело такую неслыханную ценность, что даже отдельная, вырванная из контекста жизни минута приобретала особый вес. Но тогда они еще не имели понятия о новом уровне трудностей, и Аля была на седьмом небе от счастья, которое усиливалось удивительно несложным переводом на учебу в Москву, подозрительно легким оформлением маленькой Женечки в ясли и еще множеством чудно решаемых мелочей. Все происходило как по мановению волшебной палочки: появлялась бытовая проблема, откуда-то из небытия возникал аккуратный, современный маг в неброском деловом костюме, что-то колдовал с бумагами, и преграда сказочным образом падала… А в короткие минуты совместного ужина они бросали друг на друга умиленные взгляды, и в глазах Али Алексей находил отражение дивного симбиоза, мозаики из восторга, благодарности и все еще присутствующего вопроса: «Неужто наш горемычный быт закончился?!»