Валерий Поволяев - Лесные солдаты

Мотоцикл опять не завёлся – то ли его действительно подсекла пуля, то ли перегрелся на горячем солнышке, то ли просто закапризничал. Лейтенант подкачал немного бензина, подумал, что главное тут – не перелить, не перекачать, – и вновь всем телом, не слезая с мотоцикла, надавил на рычаг. Мотоцикл кашлянул опять, пыхнул горячим вонючим духом, на несколько мгновений умолк, словно бы задумался, потом опять кашлянул… Раз, второй, третий, кашель участился, набрал силу, через несколько мгновений мотор пропукался, ожил окончательно, и Чердынцев опустился на мягкое плотное сиденье, отлитое из толстой пористой резины, покосился на своего спутника, словно бы проверял, нормально ли тот устроился, вслепую ткнул ногой в педаль переключения скоростей и дал газ. Мотор рыкнул коротко, словно проснувшийся зверь, и мотоцикл неспешно покатил по безлюдной деревенской улице.

Не останавливаясь, они проехали мимо двора, заполненного бабьим плачем, – схватка с немцами, пулемётный грохот словно бы не коснулись плакальщиц, деревенские женщины не слышали ничего и никого, только самих себя, – и вскоре очутились за околицей, на длинном пыльном просёлке, до основания прожаренном солнцем.

Вдалеке синела плоская плотная стена – задымлённый, подкрашенный пространством лес.

В лес надо было въезжать осторожно: вдруг там облюбовала тенистые прохладные кущи какая-нибудь тыловая немецкая часть? Всё могло быть… С другой стороны, немцы запрудили большие трассы, шоссе и широкие дороги, идут там, до малых дорог у них пока руки не дотягиваются – не до этого.

Минут десять мотоцикл скатился в лощину, через которую был проложен деревянный, но очень прочно слепленный мосток. Под мостком текла маленькая, прозрачная, как хрусталь, речка. Сразу захотелось пить – вид холодной воды раззадорил. Так захотелось пить, что даже зубы заломило.

Лейтенант сделал перегазовку и остановил мотоцикл. Стащил с головы фуражку, нахлобученную слишком глубоко, почти на уши, вытер ладонью лоб.

– Пфу-у… А ведь чуть не попали мы с тобой, Ломоносов, в суп.

– Но не попали же, товарищ лейтенант!

– Отчасти это везение, а отчасти – твоё проворство.

– Смеётесь?

– И не думаю, – лейтенант распустил ремешок фуражки, чтобы протянуть его под подбородком, примерил, потом извлёк из сумки карту. Нашёл кружок, посаженный на зелёное поле, – деревню Кашицу, постучал по кружку пальцем: всего лишь маленькое пятнышко, а сколько в этом пятнышке беды и женского плача… Лейтенант не выдержал, вздохнул, замерил пальцами расстояние от границы до Кашицы. Выходило примерно сто восемьдесят километров – вон сколько они отмахали, отступая в глубину нашей страны. У Чердынцева под глазом задёргалась какая-то нервная жилка, и он медленным аккуратным движением сложил карту.

– И далеко мы откатились от заставы, товарищ лейтенант? – спросил маленький солдат.

– Километров сто восемьдесят – двести.

– Далеко, – маленький солдат ещё раз вздохнул. – И немцы, гады, тоже продвинулись далеко – даже пушек не слышно. Ни наших, ни ихних.

Через несколько минут, испив речной водицы и набрав её во фляжки, двинулись дальше.

– Надо бы перекусить, товарищ лейтенант, – прокричал, с трудом одолевая стук моторов, маленький солдат, – с утра ведь ничего не ели.

– В лесу, всё в лесу, – Чердынцев ткнул рукой в пространство, – увидим подходящее место и позавтракаем.

– Не только завтрак – обед уже давно прошёл…

Лес был тих, угрюм, птичьи голоса в нём почти не звучали, словно бы птицы поняли наконец – началась война, не до пения сейчас. Опушка была пустынна, на дороге виднелись несколько машинных следов, но наши это были следы или не наши – не разобрать. Гусеничных отпечатков не было – значит, ни танки, ни вездеходы тут не появлялись. Чердынцев озабоченно промокнул ладонью лоб.

– Ну чего, товарищ лейтенант, завтракать будем? – нетерпеливо проговорил маленький боец.

– Погоди, – отмахнулся от него лейтенант, – не мельтеши! Дай разобраться, что к чему. Не то прихлопнут нас тут с тобой, как двух тараканов.

– Зато позавтракать успеем.

– Один хрен, Ломоносов, конец будет печальным – что с набитым животом, что с пустым…

Лейтенант ещё раз изучил следы, послушал тишину (что-то ему в ней не нравилось), обвёл жёсткими прищуренными глазами кусты, деревья, словно бы хотел найти в них что-то опасное для людей, ничего не нашёл и вновь завёл заглохший мотор мотоцикла. Прав маленький солдат – далеко откатились наши, даже орудийного грохота не слышно, вместо ударов пушек – унизительная тишина. Чердынцев ощутил, как что-то жёсткое, горячее обжало ему шею, сделалось нечем дышать, и он закашлялся. Ну хотя бы где-нибудь громыхнуло, какая-либо слабенькая пушчонка знак подала, они бы тогда с маленьким солдатом знали, что сопротивление фрицам существует…

Но не было этого. Тишина, угнетающая тишина стояла на земле. Что-то чувствовал лейтенант, шкурой своей ощущал, скулами, носом, волосами, кончиками пальцев, а что именно ощущал – понять не мог и оттого делался ещё более озабоченным и встревоженным. Рядовой боец Ваня Ломоносов, например, ничего не чувствовал. Выходит, лейтенанта в училище научили тому, чего другие не знали и, может быть, даже не догадывались, что такое есть…

Лейтенант включил скорость, и под усыпляющее тарахтенье мотора они двинулись дальше. В голове всё звенело от жары, от сухого горячего воздуха, пахнущего травами и хвоей, хотелось спать, маленький солдат на несколько мгновений смежил глаза и, кажется, ухнул в какую-то глубокую, но приятную яму, поплыл, будто некий жучок, по воде, разлитой в ней, но в следующее мгновение встрепенулся, отгоняя от себя сон, испуганно выпрямился, закрутил головой, заморгал глазами, словно бы прочищая их… Заснуть в этой ситуации всё равно, что заснуть на посту – и позора потом не оберёшься и под трибунал можно угодить… Хотя, с другой стороны, какой к чертям трибунал? Где он, в каких нетях находится? Чтобы задавить в себе тревогу, надо думать о чём-нибудь приятном.

Конечно, первое, что приходит в такие разы на ум всякому мужчине – это женщины. Ради женщин мы, собственно, и живём, ради них петушимся, выпячиваем по-индюковски грудь и подкручиваем себе усы… Наденька Шилова, Наденька… Где ты сейчас находишься, Наденька, чего делаешь?

Наденька Шилова параллельно с Чердынцевым окончила институт, в конце мая у неё был последний государственный экзамен, в двадцатых числах июня она должна была получить распределение.

В какую Тмутаракань её распределили, в какие лохматые края и трилохматые веси? Как бы там ни было, всё равно её распределили лучше, чем Женьку Чердынцева: если не в Москву, то в какой-нибудь областной город.