Валерий Поволяев - Лесные солдаты

Увидев командира отряда, он поднялся со стула, улыбнулся застенчиво – ну, будто школяр перед строгим учителем, – обвёл рукой ворох бумаг: вот, мол, выбираю самые нужные. Улыбка лейтенанта тронула Чердынцева, он любил бесхитростных, искренних людей, они всегда бывают словно бы на ладони, ничего не прячут.

– Как дела, Максим?

– Всё в порядке. Комендатуры, считайте, нет. Бумаг только очень много…

– Ценные есть?

– Вот, отбираю. Приказы всякие, инструкции, распоряжения, когда, кому и куда выходить на работу – всю эту макулатуру я отбрасываю, а бумаги оперативные, сводки по нашему, откладываю.

– Закругляйся, Максим, скоро отходить будем. Раненые есть?

– Нет.

– Я – к Крутову. Отход – по ракете.

Чердынцев обзавёлся и ракетницей – разведчики принесли из очередного похода – новенькую, в смазке, с деревянными резными щёчками, по-дамски кокетливыми. Была своя ракетница и у комиссара, правда, не такая нарядная, как у командира – попроще. Да и производства иного – у командира немецкая ракетница. У Мерзлякова – наша, отечественная… Чердынцев вновь вывалился на улицу.

Метель продолжала закручивать снеговые хвосты, ветер усилился. В пространстве появился далёкий хриплый вой.

У Крутова дело обстояло хуже всех – у него был один убитый, молчаливый солдат с самой распространённой русской фамилией Иванов, которого мало кто знал, солдат этот никогда ничего о себе не рассказывал, – и один раненый.

– Вот мать честная! – всплеснул руками Чердынцев. – Как это произошло?

Хотя, какая разница, как всё было, важен итог: один убитый и один раненый. А произошло всё очень просто. Крутов навалился на недавно оборудованную немецкую контору, которая занималась отправкой рабочих рук в Германию, снял часовых, ликвидировал дежурку с сидящими в ней немцами и не учёл фактора совершенно случайного: один немец, съевший во время обеда что-то не то, полдня не вылезал из нужника, во время налёта он также находился там. Естественно, с оружием, поскольку был человеком аккуратным: если ему велели ходить с винтовкой даже в сортир, то он так и поступал. Да и командиры, надо полагать, были умнее его, бедолаги с капризным желудком.

Долг свой этот немец выполнил до конца – подтянул штаны и, ввалившись в дежурку, где в это время находились партизаны, сделал один выстрел, потом второй. На большее его не хватило – оглушил прикладом стоявший неподалёку партизан.

– Что делать с убитым? – спросил Крутов, болезненно дёргая одной щекой – это было нервное, хотя нервным командир третьего взвода не считался. Чердынцев понимал его – парень переживал потери.

– Заберём с собой в лагерь, – сказал Чердынцев. – Там похороним.

Через десять минут он дал ракету – та взмыла в низкое тёмное небо, рассыпалась на мелкие тусклые осколки, очень быстро погасшие, родившие в душе неожиданную боль. Результаты налёта были хуже, чем хотел Чердынцев. И никто в этом не виноват… Увы.

Прошло несколько мгновений, и на противоположной стороне райцентра взвилась ответная ракета: Мерзляков, находившийся с разведчиками, не дремал, вовремя засёк сигнал, отозвался… Вот за кого Чедынцев был спокоен, так это за разведчиков – Ломоносов давно уже перестал быть тем неумехой, растерянным и одновременно по-детски любопытным маленьким солдатом, каким он был в июне – июле сорок первого года.

– Отходим, Крутов, – подогнал Чердынцев командира третьего взвода. – Раненого и убитого придётся нести на себе, другого выхода нет. В лесу из веток сделаем волокуши.

Необычно тихо было в райцентре. Даже собаки не брехали, словно бы понимали, что происходит.

До родного болота, – всё ещё живого, бурчливого, не думающего, несмотря на морозы, засыпать, добрались без приключений. Устроили привал. Чердынцев нашёл Бижоева, сидящего на старом замёрзшем пне, с которого подрывники посшибали ногами снежную нахлобучку, чтобы можно было сидеть без опасения примёрзнуть.

– Надо бы на пути нашего отхода поставить десяток мин, – сказал Чердынцев.

– Будет сделано!

Вечером хоронили убитого. На берегу Тишки, в стороне от лагеря, двумя ломами вырубили мёрзлый полуметровый пласт, подняли его, дальше дело довершили лопатами, могила получилась сухая, глубокая. Гроб сколачивать было не из чего. Иванова, как он был в телогрейке, посечённой пулями, в ватных штанах и старых расшлёпанных сапогах, завернули в белую простынь, углом простыни прикрыли лицо, чтобы о него не били твёрдые комья земли, когда станут засыпать могилу. Партизаны выстроились полукругом около могилы, выжидательно затихли, глядя на командира.

– Я буду краток, – сказал Чердынцев. – Горький у нас сегодня день – мы потеряли своего боевого товарища. Самое дорогое, что у него было, – жизнь он отдал за родную советскую Родину. Нам остаётся одно – отомстить за него. И мы это сделаем!

Вот и все слова. Безыскусно, просто. Никаких других слов произносить не надо, они лишние.

Выдержав небольшую паузу, Чердынцев добавил ещё одну фразу, заключительную:

– Дай бог, чтобы на кладбище этом было как можно меньше могил и заселялось оно как можно реже…

Чердынцев правильно просчитал возможные действия немцев и заминировал подходы к лагерю. Понимая, что налёт совершили партизаны (завелись-таки!), фрицы принялись шариться по лесу, искать следы, прикидывать, в каких берлогах они могут зимовать, и вышли, естественно, к болоту. Там выстроились неровной шеренгой у края и долго молча смотрели на снежное поле, казавшееся им прочным, незыблемым. Офицеры обсудили дальнейшие действия, решили, что надо двигаться по ровному задубелому полю на ту сторону и дали команду идти. Солдаты, не колеблясь ни секунды, без всякой опаски зашагали вперёд.

Болото словно бы специально молчало, не родило ни одного звука – ни бурчанья, ни жалобных вздохов, ни влажного хрипа – ничего, в общем, оно будто бы специально ждало врагов. Когда же первые два десятка солдат прошли дальше по ровному снеговому полю, поле вдруг ожило, задрожало, заколыхалось и неожиданно захлопало диковинными жидкими пузырями, выступающими из-под снега со звуком, похожим на винтовочные выстрелы.

– А-а-а! – горласто и страшно заорал один из солдат. Поле под ним гнило проломилось, в пролом выхлестнула красноватая вонючая жижа, и барахтающийся, беспомощно размахивающий руками солдат начал стремительно опускаться вниз, в болотную бездонь. К нему никто даже подскочить не успел, как солдат целиком, с головой ушёл в бурчащую, с резким запахом жидкую плоть.

Несколько немцев, шедших рядом, также с криками, с воплями стали погружаться сквозь проломившийся болотный покров в бездну… Стон повис над болотом.

Трёх провалившихся солдат удалось спасти, двух нет – они так же стремительно, как и первый бедолага, скрылись в болотной топи. Только пузыри, вымахнувшие из бездони, захлопали оглушительно, спугнули сидевших на макушках недалёких деревьев чёрных воронов.