Игорь Болгарин - Чужая луна

— Глаша! Александр Степаныч! Господи, с трудом вас отыскали.

— Да, представьте себе! Если бы не Проничевы… Ты, Глаша, верно, помнишь Проничевых? Так это они…

— Прекратить огонь! — зычно оборвал восторженную дамскую словесную трескотню генерал. Проходя мимо Слащёва, тихо ему сказал: — Я сейчас вернусь. Зайди в мою каюту. Небольшой сюрпризец! — и пошел дальше.

Наконец генерал и его жена вместе с Зизи спустились по крутой лестнице вниз, на нижнюю палубу. Генерал, тяжело дыша, передал двум матросам катера свои чемоданы. Затем стал помогать спуститься в катер жене. Она была неуклюжая, с трудом опускала вниз то одну, то другую ногу, но не доставала ими до палубы катера. Ей стали помогать матросы. Затем приблизились пассажиры нижней палубы. Посыпались советы:

— Вы, мадам, повернитесь спиной и спускайтесь.

— Не могу. Зизи испугается.

— А вы передайте собачку на катер.

— У нее может случиться разрыв сердца. Она никогда не отходит от меня.

Наконец генералу все это порядком надоело, и он снова принялся за дело.

— Иди сюда! — приказал он жене и усадил ее на кнехт. — Спускай ноги в катер!

— Я боюсь!.. Я не могу!

— Можешь!

Стеная и охая, генеральша уселась на кнехт.

— Теперь ноги!

Она опустила одну ногу, но тут же ее подняла и опустила вторую.

— Ну, вот видишь, ничего не получается!

— Обе одновременно! — свирепо крикнул Соболевский.

Она с отчаянным криком испуганно опустила вниз обе ноги. И тут генерал решительно столкнул ее с кнехта, а матросы подхватили и поставили ее на палубу катера.

Дальше произошло непредвиденное. Оказавшись на катере, Глафира Никифоровна потянула за собачий поводок и, к своему ужасу, увидела на его конце только разорванный собачий ошейник. Зизи на палубе катера не было.

— Зизи! — умирающим голосом позвала собачку Глафира Никифоровна. — Александр! Где Зизи?

— Ей не понравилось в Турции, она решила вернуться в Россию, — сказал Соболевский.

— Сашенька, милый, зачем ты так? Я умру! Найди Зизи!

Генерал посмотрел по сторонам, но собачки нигде не было видно.

— Куда-то по кораблю рванула, — сказал кто-то из палубных ротозеев.

— Куда?

— Не заметил. Найдется.

— Умоляю! Найдите! Пожалуйста, найдите! — причитала Глафира Никифоровна и тут же принималась звать собачку: — Зизи! Миленькая! Вернись к своей мамочке!

— Мадам! Ее здесь нет. Ее где-то в том конце коридора надо искать. Она туда побежала. Я видел! — сказал похожий на дьячка тщедушный, с жидкой бородкой солдатик.

— Так бегите! Поймайте! Боже! Саша, почему ты ничего не предпринимаешь? — закатывалась в истерике генеральша. — Ну, пожалуйста! Или ты хочешь моей смерти?

— Ну что ты ревешь? — сказал генерал. — Я тебе завтра здорового кобеля куплю.

— Не-ет! Нет! Саша, родненький! Верни мне Зизи!

Генерал обернулся к наблюдающим за этой сценой пассажирам, нашел взглядом похожего на дьячка солдатика.

— Говоришь, видел, куда она побежала?

— По коридору, — указал он.

— Поищи! Я заплачу.

— «Керенками», ваше превосходительство?

— Зачем «керенками»? — генерал пошарил по карманам, но ничего там не обнаружил. Сунул руку в нагрудный карман мундира и извлек оттуда часы, те самые, на которые генерал уже выменял кусок жареной баранины.

— Вот! Отдам! Только найди собаку!

И солдатик побежал по коридору.

Генерал взглянул на катер. Там родственницы генеральши изо всех сил ее успокаивали.

На верхней палубе «Твери» он увидел Слащёва. Подмигнул ему и стал пробираться сквозь толпу.

— Саша, ты куда? — заметила «маневр» мужа Глафира Никифоровна. — Ну, где же Зизи?

— Не волнуйся, ищут! И я тоже отправляюсь ее искать!

Генерал поднялся на верхнюю палубу, подошел к Слащёву:

— Черт! Что за жизнь! Так до сих пор и не познакомились, он протянул Слащёву руку: — Генерал-лейтенант Соболевский. Уволен со службы за ненадобностью.

— Слащёв, — представился Яков Александрович. — Тоже генерал-лейтенант. И тоже оказался больше не нужен армии.

— Так это ты Слащёв-Крымский?

— Ну, я.

— Знаю, как же! И приказ Врангеля про твою отставку читал. Еще подумал: если Врангель такими кадрами разбрасывается, кто ж Россию нам назад вернет? — и с теплотой в глазах глядя на Слащёва, Соболевский задумчиво сказал: — Это ж надо, где довелось познакомиться. Слащёв-Крымский!

— Я-то Крымский. Только Крыма у нас уже нет.

— Ничего. Еще не вечер. Еще вернемся, — бодро сказал Соболевский. — По такому случаю… идем в каюту! Кажется, у меня там для тебя есть один презент.

Они вошли в опустошенную и покинутую Соболевскими каюту, где за загородкой, среди вавилонского беспорядка: каких-то тряпок, коробок, бутылок, изгрызенной обуви и собачьих игрушек выделялся своим порядком накрытый обеденный стол. Не забыты были даже салфетки. Среди небогатых закусок стояла раскупоренная, но неначатая бутылка «Смирновской». Диссонансом выглядели на столе лишь две большие чайные чашки.

Разливая водку, Соболевский пояснил:

— Не люблю, понимаешь, в четверть глотка. То ли дело — чашка! Это как артиллерия супротив винтовочной стрельбы: шуму много, а толку никакого.

Возвращая на стол наполовину опорожненную бутылку, Соболевский сказал:

— Я ее, родимую, еще в Севастополе собирался приговорить, да все не с кем было. Твое здоровье, генерал Крымский!

Они чокнулись, выпили. Закусывали той бараниной, которую добыл Соболевский не без помощи Слащёва. Обгрызая баранье ребрышко, Соболевский сказал:

— Вот и не верь после этого в судьбу. Не сломайся у турка весло, ушел бы с часами.

— Если бы не сломалось у него весло, вторую пулю я всадил бы в него.

— Вот. Выпьем за судьбу! — протянул руку к бутылке Соболевский. — Не оставлять же полупустую! — он поднял вверх указательный палец. — Неэтично!

— И неразумно, — согласился Слащёв.

— Минутку, — попросил Соболевский, и так, с чашкой в руке, прошел на палубу, перегнулся вниз, спросил: — Ну, что там? Нашли?

— Никак нет, ваше превосходительство! Как сквозь землю провалилась! — ответили снизу. — Все закоулки облазили — нету!

Соболевский вернулся в каюту.

— Да хрен с ней, с собакой! — взмахнул он чашкой и вопросительно посмотрел на Слащёва. — Все хочу у тебя спросить, что ты, генерал, герой Крыма, думаешь?

— О чем?

— Ну, обо всем этом. Ходят слухи, что не сегодня-завтра всех генералов и штаб-офицеров, оказавшихся без должностей, причислят к беженцам и — под зад пинком, на берег. Выживай, как хочешь. Или во французскую колонию. Французские вербовщики сегодня уже появлялись возле «Твери».

— Ты хочешь знать, что думаю я? — Слащёв немного помолчал, сосредоточенно рассматривая колышущуюся в чашке жидкость. — Думаю, это предательство! Я неоднократно ссорился с Врангелем, я пытался доказать ему, что покидать Крым — непростительная ошибка. У меня было несколько предложений, как спасти армию от катастрофы. Но Врангель не стал меня слушать, — и затем он решительно добавил: — Знаешь, когда полководец проигрывает военную кампанию? Когда он впервые засомневался в своей победе. Мы проиграли кампанию еще летом, еще во время боев под Каховкой. Или раньше, когда заменили Деникина.