Богдан Сушинский - Воскресший гарнизон

— Но ведь в «СС-Франконии у вас есть свой отсек, кубрик или как он там называется? Разве не так? — прозрачно намекнула барону, внимательно рассматривая на свету содержимое своего бокала.

— Естественно. Правда, возникают некоторые трудности...

— Только не твердите мне о каком-то особом режиме секретности. На днях вы запустили туда целый табун кобылиц из лебен-сборна Эльзы Аленберн. Не станете же вы утверждать, что ради сохранения секретности все они будут заживо замурованы в склепах «СС-Франконии»?

Брови Штубера уважительно поползли к шлему из черных, уже кое-где подернутых сединой волос. Он-то был убежден, что прибытие в подземелья группы лебенсборянок сопровождалось грифом имперской секретности.

— Что-то я не припоминаю, чтобы раньше Геринг проявлял интерес к подземельям «СС-Франконии».

— К подземельям, которые могут стать прекрасными тайниками для множества его полотен и прочих ценностей, — уточнила Софи. — Если, конечно, тайники эти соответствующим образом обустроить и замаскировать?

— Почему не в Альпах, которые при любом исходе войны останутся германскими?

— И где их усиленно будут искать. А кто их станет искать в подземельях, отошедших к Польше? Тем более что поляки, скорее всего, побыстрее замуруют их, обнесут входы колючей проволокой и постараются забыть о «фашистском прошлом исконно польского края», — размышляла Софи, отчаянно расправляясь с отбивной.

— И давно вы пришли к такому выводу?

— Не льстите мне, барон. Это вывод не мой, а аналитического отдела военной контрразведки, ранее принадлежавшего абверу, а теперь подчиняющегося лично Кальтенбруннеру. Кстати, к такому же выводу пришли и «сионские мудрецы» из Института Геринга [55] Под названием «Институт Геринга» скрывалась «личная» разведка Геринга и его аналитическая служба, конкурировавшие в свое время с абвером, но, в отличие от ведомства Канариса, не подпавшие после отстранения, а затем и ареста адмирала, под начало шефа Главного управления имперской безопасности Кальтенбруннера, а следовательно, и самого Гиммлера. , как бы скептически ни относились к этому учреждению воспитанники опального ныне адмирала.

На самом деле все эти выводы зарождались в возбужденном воображении самой Софи. Но излагала их обер-лейтенант с таким апломбом, что усомниться в их достоверности и происхождении было почти невозможно. Да и потом, не станет же Штубер проверять каждую ее ссылку на высших иерархов рейха, чьи слова и действия никакой проверке не подлежат.

— Вообще-то рейхсмаршал поручил эту подземную «разведку боем» полковнику Ведлингу, но тот, как всегда, предпочел спихнуть свое задание на меня. Ленивец — он и есть ленивец, — с улыбкой извлекла из внутреннего кармашка и выложила перед Штубером письмо нерадивого полковника на имя коменданта «Регенвурмлагеря» с просьбой пропустить «особого и личного представителя Геринга» в подземелья, обеспечив его при этом опытным сопровождающим.

— Сколько дней вы намерены провести в «СС-Франконии», обер-лейтенант?

— Три ночи, барон, — зазывно улыбнулась Софи. — Представляете: целых три ночи! И если я решилась уточнить, что все они будут вашими, то лишь потому, что меня интересует еще один мужчина.

— Скульптор Орест Гордаш.

— Я была вне себя от радости, когда он обнаружился. Причем не только я, но и Геринг, сразу же обративший внимание на его «Подольскую Деву Марию». Помнится, я знакомила вас с одним из вариантов этого творения. Теперь он страстно желает видеть в своем собрании как минимум пять работ этого иконописца. И уж поверьте, Гиммлер не простит мне, узнав, что я осчастливила полотнами Ореста только Геринга. Кстати, вы хоть создаете ему условия для работы над иконами?

— В подземелье он занят только сотворением каменных «Распятий».

— Но ведь прежде всего он иконописец.

— Вместе со своими подмастерьями он уже изготовил несколько таких изваяний, украшающих некоторые из подземных выработок, — пожал плечами Штубер. — Я всего лишь поддержал, скорее, даже приспособился к идее, которой загорелся бывший комендант лагеря штандартенфюрер Овербек.

— Но зачем вам столько каменных изваяний в этих подземельях, Штубер? Считаете, что, войдя в них, русские политруки способны будут оценить ваши с Орестом старания? Вы неумно, почти преступно используете талант выдающегося иконописца — вот что я вынуждена заявить вам, досточтимый барон. Мало того, я вынуждена буду информировать об этом Геринга и Гиммлера, которые, стоя перед всяким новым полотном, сразу же прицениваются к послевоенному извлечению валюты.

— Они что, в самом деле настолько серьезно относятся к коллекционированию произведений искусства?! — искренне удивился Штубер.

Перебрасываемый из одного участка фронта на другой, занятый в десятках диверсионно-разведывательных авантюр, он и понятия не имел о том, какие приготовления к послевоенному бытию ведутся сейчас на вилле Геринга «Каринхалле»; какая лихорадка царит на виллах и во всевозможных тайных галереях многих других вождей, генералов и прочего командно-делового люда Третьего рейха. Как округляются цифры на счетах этих проныр в швейцарских, испанских, аргентинских, парагвайских и других зарубежных банков.

— А вы наивно полагали, барон, что эти имперские мужи заняты были исключительно проблемами обороны рейха? Они уже давно смирились с его неминуемым поражением и теперь пытаются превратить крах империи в свое и потомков своих послевоенное процветание.

И не позволяя барону опомниться, Софи ввела штурмбанфюрера в курс всех тех усилий, которые уже предприняты были ею по сотворению европейского имени живописца Ореста; поведала о том, как его работы воспринимают специалисты Дрезденской картинной галереи, Лувра, нескольких итальянских и венских музеев и картинных галерей.

— Что вы предлагаете, Софи? — саркастически улыбнулся барон. — Создать для него в лагере иконописную мастерскую?

— Почему в лагере? — не восприняла иронии его вопроса Жер-ницки.

— А то, что мастерскую создать необходимо, сомнений у вас не вызывает?

— Иначе как мы потом объясним миру, что, получив в свое распоряжение судьбу и талант гениального иконописца и скульптора, умудрились столь бездарно распорядиться ими?

По тому, сколь нервно барон начал разливать остатки вина и как задумчиво, забыв о тосте, опустошал свой бокал, Софи поняла, что зерна сомнений в душе его уже начинают пробиваться первыми ростками. Рядом со столиком появился кельнер, ожидавший, что штурмбанфюрер прибегнет к новому заказу, но Вилли так рявкнул на него, что тот испуганно попятился из кабины.

— Предположим, вы меня убедили, обер-лейтенант Жерницки.