Александр Сабуров - Силы неисчислимые

— Митинг объявляю открытым.

Только этого еще не доставало! Хватаю комиссара за плечо, но он только озорно кольнул меня взглядом.

— Товарищи!

И он рассказывает партизанам, что Президиум Верховного Совета СССР 19 мая 1942 года присвоил товарищам Ковпаку, Федорову, Копенкину и Сабурову звание Героя Советского Союза. Зачитывает правительственную радиограмму в мой адрес:

— «Горячо поздравляем всех партизан и партизанок вашего соединения с высокой наградой, а вас — с присвоением звания Героя Советского Союза. Партия и правительство высоко оценили ваши заслуги перед Родиной. Желаем вам, партизанам и партизанкам вашего соединения наибольших успехов в развитии партизанской борьбы».

Свое состояние я мог бы сравнить разве только с таким явлением: вот навис над тобой грозовыми тучами затянутый небосвод, и вдруг прорезал его яркий, слепящий до слез луч солнца. И это произошло в то время, когда ненастье могло разразиться химическим нападением, от которого у нас, партизан, не было никаких средств защиты…

Читатель поймет мои чувства. Это была моя первая в жизни правительственная награда. Первая и такая высокая!..

Радовало прежде всего то, что мы не забыты, что за нами, за нашими делами следят в Москве.

Что ответить моей партии, моему правительству, моему народу, всем партизанам, собравшимся тут, на этой полянке?..

— Это не моя, это ваша награда, товарищи. Так поклянемся же, что с честью оправдаем ее…

В Москву отправлено наше очередное донесение о результатах диверсионной деятельности за май и первую половину июня.

На выбор несколько строк.

21 мая 15 диверсантов под командованием Смирнова в результате засады на дороге Суземка — Горожанка уничтожили 40 оккупантов и сожгли повозки с горючим.

25 мая на шоссе Севск — Середина-Буда взрывом мины уничтожено две походные кухни и четыре солдата.

28 мая группа подрывников под командованием Блохина из отряда имени 24-й годовщины РККА, заминировав участок на железной дороге Комаричи — Льгов, пустила под откос эшелон противника. Уничтожено 600 гитлеровцев.

9 июня на шоссе Чернацкое — Жихов миной уничтожено 2 повозки, 4 лошади, 8 фашистов.

20 июня на шоссе Гремяч — Камень миной уничтожено 2 повозки, 4 лошади, 6 гитлеровцев…

А всего нашими отрядами — имени 24-й годовщины РККА, имени Ленина, Донецким и Харьковским — пущено под откос 32 воинских эшелона противника, разбито 28 паровозов, 558 вагонов, 149 платформ и 9 цистерн с горючим.

Цифры, цифры, цифры… А за ними нелегкий партизанский труд, изобретательность, безудержная смелость и рассыпанные по родной земле почти неприметные холмики партизанских могил…

Когда стало известно о замысле гитлеровцев применить химическое оружие, мы окончательно поняли, почему они без серьезного боя оставляют Брянский лес. Именно сюда они собираются согнать всех партизан и уничтожить одним ударом.

Из Хинельских лесов прибыл отряд, возглавляемый Ивановым и Куманьком. Отряд успел нанести удар по Марчиховой Буде, но потом враг стал теснить партизан и отжал их именно сюда, к Брянскому лесу. Начальник штаба отряда Боровика Ушаков, вернувшийся из-под Новозыбкова, куда его группа ходила на диверсии, доложил, что оккупанты ведут наступление на отряды Черниговской области, которые возглавляет прославленный командир, секретарь подпольного обкома партии Алексей Федорович Федоров. Гитлеровцы и их теснят к Брянщине, хотя в Хлуплянских лесах партизаны нанесли врагу значительный урон. Дошли до нас сведения, что и под Путивлем Сидор Артемьевич Ковпак ведет тяжелые бои, его тоже отжимают в нашу сторону.

Нет, в лес мы теперь не пойдем.

Ранним утром Бородачев, Рева и я стоим на высотке. Думаем, как безопаснее расположить наши отряды, как лучше организовать их оборону.

Илья Иванович вычерчивает на карте будущие рубежи, а я и Павел в бинокли изучаем окрестности.

На западе за селом Ново-Васильевское до самой Десны простирается болотистая топь, поросшая где камышом, где низкорослым кустарником, а местами и ольховником. Она огибает село с юга, раскинувшись по обоим берегам тихой неторопливой Зноби. А вдали на левом берегу Десны растянулся узкой полосой сосновый лес. Между этими двумя урочищами пролегла до самых полей гнилая лощина. — Это болото непроходимое, — замечает Бородачев, показывая мне на карту. — И лес, который вы видите у Десны, недоступный и никчемный ни для нас, ни для противника.

— А мне он нравится. И даже очень… А что, если проложить гать через эти болота?

— Гать? — удивленно переспрашивает Бородачев. — Да что вы, ведь тут… Погодите, сейчас я вам скажу. — Он сверяется с масштабом карты. — Восемь километров.

— Пусть даже двадцать, — говорю я.

— Но что дает эта гать? Ну разорвете дня на три блокаду, ну протянете по этой гати две-три коровенки, а за их хвостами увяжется целый полк эсэсовцев. Вы сами заметили, что эти болота непроходимы. Так разве нет смысла именно ими прикрыться нам?

И вот уже на карте на синюю штриховку ложится от одного крохотного островка до другого четкая красная линия. Чуть прищурив глаза, Бородачев задумчиво смотрит на нее.

— Может быть… Может быть… Если сумеем удержать в секрете, будет хороший выход для диверсионных групп…

Спрашиваю Павла Реву, сколько понадобится людей, чтобы за двое суток построить такую гать. Павел вместе с Бородачевым принимаются за расчеты. Чтобы не мешать им, отхожу в сторонку и останавливаюсь над самым обрывом. Внизу огоньки костров: партизанки варят пищу. Осторожно спускаюсь. Лиза Попова трет кулаками глаза, покрасневшие от дыма. Говорит командиру роты Смирнову:

— Со вчерашнего дня вожусь с этим обедом, товарищ командир. Лошадка уж очень староватая досталась, намучилась. Не знаю, как кушать-то будем. Честное слово, без соли, ну, просто не идет, да и только…

— В пустой желудок кавалерия и без соли на полном карьере влетит, — оптимистически замечает Смирнов.

— Если бы кавалерия, — парирует Лиза. — А то теперь и обозные клячи пошли. На них вместо ложки надо хворостину брать, иначе в рот не загонишь.

Я едва не расхохотался и поспешил отойти подальше от греха: я и сам с неимоверным трудом ем жесткие, совершенно безвкусные, с противным запахом пота куски конины. К тому же я еще не пришел в себя от вчерашнего угощения, которым меня потчевали артиллеристы. У них там боец Никита Самошкин из шкуры и конских ног сварил холодец. Отказываться было неудобно, отведал я этот деликатес, и до сих пор такое ощущение, будто выхлебал всю жижу из болота.

Возвращаюсь к Реве и Бородачеву, и мы вместе направляемся в Ново-Васильевск.

В центре села, в старом здании школы, разместился госпиталь. Здесь нас встретил наш постоянно бодрствующий доктор Александр Николаевич Федоров.