Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

Прибежав, увидели страшную картину: дым, гарь, огонь, рухнувшие перекрытия корпусов, крики, стоны, кровь…

Незадолго до налета в мастерские прибыли командующий ВВС ЧФ Н. А. Остряков и заместитель командующего ВВС ВМФ Ф. Г. Коробков, зашли в ангар, где стоял недавно отремонтированный истребитель, осмотрели его, собирались выходить. И в это время раздался свист бомб. Крупная фугаска, не менее 500 килограммов, взорвалась прямо у входа в ангар, чудовищной силы взрывная волна ударила в стенку ангара, словно бумажную, смяла, скомкала ее, железной тяжестью обрушила на людей.

Николай Алексеевич Остряков лежал на боку, правая рука под щекой, левая - откинута в сторону, кожаный реглан был распахнут, на синем кителе выделялась белоснежная полоска подворотничка. Еще желтизна смерти не успела коснуться его лица, казалось, что 34-летний генерал погружен в сон, но мы знали, что сон этот - вечный.

В это трудно было поверить. Только вчера он на своем краснозвездном «яке» поднимался в воздух, ходил с неизменным своим ведомым Николаем Александровичем Наумовым «по большому кругу», как называли они полет над передовой, только минувшим вечером поздравлял пикировщиков с отличным выполнением задания, а теперь вот лежит спокойный и безучастный ко всему…

От взрыва бомбы погибли и генерал-майор Коробков, начальник мастерских, главный инженер… Еще не прибыла спасательная служба, машины медицинской скорой помощи находились где-то на полпути из города, но у ангара их помощь уже была не нужна…

Еще более трагическую картину увидели мы на месте самолетного цеха. Огромная бомба взорвалась прямо у его стен, железобетонный арочный потолок, не выдержав, всей своей тяжестью обрушился на цех. Выйти никто не успел: вторая смена только приступила к работе, все стояли у станков, когда раздался страшный грохот. Даже воздушную тревогу объявить не успели. Через проломы в бетоне слышались стоны, призывы о помощи: между станками еще оставались живые люди, но как приподнять, сдвинуть многотонные конструкции?

В моторном цеху перекрытие тоже рухнуло, но оно было легким, при падении и ударе рассыпалось, и здесь [85] спасательные работы шли успешнее. Баграми, обломками арматуры, просто руками растаскивали доски, бревна, толь, извлекали людей - раненых, контуженых, а то и вовсе невредимых. Были, конечно, и мертвые. Много мертвых.

Мастерские были разрушены полностью.

Мы возвращались в «Омегу» подавленные. Яковлев с болью в голосе сказал:

- Лучше бы они, гады, промахнулись - ударила по другому берегу Круглой…

Я промолчал: на другом берегу Круглой стояла «Омега», ясно, что Константин Михайлович имел в виду.

Мы еще не дошли до «Омеги», как снова раздались взрывы: на этот раз бомбили аэродром Херсонесский маяк. Позже стало известно, что пострадал всего-навсего один капонир, в нем сгорел истребитель Як-1 - «ястребок» Острякова.

Странный каприз судьбы! Будто самолет не захотел и одного дня жить без своего хозяина.

* * *

Мы ждали катер. Настроение - хуже некуда. На противоположную сторону бухты больно поднимать взгляд - там зловеще торчат руины, все еще не уходят большие автокраны - разбирают завалы. Капитан Яковлев мрачно анализирует:

- Это уже не случайные налеты, тут определенная система прослеживается. Смотри: несколько дней подряд основательно обрабатывали наши морские аэродромы, теперь взялись за Херсонес. Только за сегодняшний день - два налета. Причем выбрали денек, когда погода неважнецкая, наших истребителей в воздухе не было.

- Решили задавить нашу авиацию…

- Вот им! - Яковлев неожиданно крутит кукиш. - Дай только домой добраться!

Таким возбужденным своего «батю» я еще не видел. Он даже не мог устоять на месте: нервно ходил и ходил по маленькому дворику «Омеги». Совсем, как Коля Астахов, когда требовалось ему отвести душу.

- Думаешь, удар по мастерским - случайность?

- Думаю, нет.

- Тут и думать нечего. Ясно - не случайность. Какой-нибудь гад сообщил о приезде генералов, вот «лапотники» и пожаловали, как по сигналу.

Он в который уже раз вышел за калитку, посмотрел в сторону моря: [86]

- Что же катер не идет…

Катер пришел, когда сумерки начали спускаться на город. Акимова и Пастушенко на нем не было.

- Отказались, - хмуро заявил моторист. - Какой сейчас, к черту, отдых!

Мне послышался в его словах упрек в наш адрес: нашли, дескать, время отдыхать! То же самое, видимо, показалось и Яковлеву, потому что в ответ он сдержанно кашлянул и с какой-то примирительной ноткой в голосе спросил:

- Не знаешь, наш самолет уже готов?

- Готов, - уже дружелюбней откликнулся моторист. - Сегодня стартех докладывал комэску о полной готовности.

- Ну, слава богу, - облегченно вздохнул «дядя Костя».

На аэродроме уже знали о несчастье, все ходили хмурые, сосредоточенные, никто нас ни о чем не расспрашивал. В эту ночь ни один экипаж не пожелал оставаться на земле, даже те, которые днем летали на разведку и еще не успели как следует отдохнуть. Яковлев тоже приказал техникам немедленно готовить наш самолет к полету.

- Хватит, наотдыхались, - недовольно буркнул он себе под нос.

С наступлением темноты бухта ожила. Самолеты один за другим поднимались в воздух и брали курс на вражеские аэродромы. Под плоскостями каждого были подвешены по две 250-килограммовые фугасные бомбы и несколько осколочных, в кабинах стрелков стояли ящики с ампулами, наполненными жидкостью КС. Ни прожекторы, ни плотный зенитный огонь на аэродромах не могли сбить с боевого курса наших летчиков. Мы поклялись в эту ночь отомстить фашистам за совершенное ими злодеяние, и наша воля была тверда как никогда.

По четыре-пять вылетов сделал каждый экипаж в эту памятную апрельскую ночь. Враг запомнил ее надолго.

Вечером следующего дня хоронили генералов Н. А. Острякова и Ф. Г. Коробкова. В полной темноте траурная процессия двигалась по притихшим улицам осажденного города к Коммунистическому кладбищу. За артиллерийскими лафетами, на которых были установлены гробы с телами погибших, шли представители всех родов войск, всех частей и соединений. Скорбный кортеж растянулся на сотни метров. Последний долг боевым генералам отдавали их друзья и соратники, знакомые и совершенно [87] незнакомые воины. Всех их объединяло общее чувство - месть, непримиримая ненависть к врагу.

Я видел суровые лица Евгения Акимова, Николая Астахова, Алексея Пастушенко. Они шли рядом, склонив головы. Плотно, в ниточку, сжаты губы у далеко не сентиментального человека - Евгения Акимова. Какие мысли тревожили его в эти минуты? Может, припомнилось, как совсем недавно, при первой встрече, он довольно нескромно спросил у генерала Острякова: «Когда начнем летать?» И тот с доброй улыбкой ответил: «Засидеться на земле не дадим. Это я вам твердо обещаю». Этот очень занятый большими делами человек чуть ли не каждого летчика знал лично, заботился обо всех… А себя вот не уберег. Да и не умел он беречь себя.