Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

У нас в строю оставалось всего шесть самолетов, в соседней эскадрильи М. В. Виноградова - еще меньше. Чтобы обеспечить достаточную плотность бомбометания, надо было летать и летать - непрерывно.

Склонились головы штурманов над картами. Каждому экипажу дана своя цель, на карте она обведена красным [107] карандашом. Все долины и высотки, все села и хуторки вокруг Севастополя мы знали досконально - и по картам, и визуально. А как найти нужную балку с воздуха, в темноте? Мысленно представляю себе маршрут полета: вот Качинская долина, вот Бельбекская, по ним разбросаны небольшие деревни, очень похожие. Но я их различаю: к одной светлая дорога подходит прямо с севера, к другой - под углом с юга, к третьей - две дороги буквой «у»; к одной сад подступает слева, к другой - справа. И расстояние от берега неодинаковое. Прикидываю: если пройти с севера, параллельно береговой черте, между двух сел, то выйдешь прямо на цель. Но есть и опасность: опоздаешь со сбрасыванием бомб - можешь угодить по своим траншеям на передовой. Заданная высота полета - 400 метров. Беру навигационную линейку, высчитываю угол сбрасывания. От ближайшей деревни до балки - два километра. Значит, сбрасывать бомбы надо ровно через 30 секунд - и ни секундой раньше или позже, если хочешь поразить цель.

«Батя» стоит за моей спиной, смотрит, как я «маракую» над картой.

- Внимательно изучай, сынок, чтобы не промахнуться, - говорит он.

- Постараюсь, товарищ капитан, - отвечаю я, ощущая на своем плече тяжесть его руки.

Я понимаю: в основном от меня зависит, куда лягут бомбы, задача же летчика - точно выдержать высоту, скорость и курс, рассчитанные штурманом. Но ответственность за выполнение задания несем мы оба - и летчик, и штурман.

Кажется, все ясно. Пора на аэродром.

К счастью, ночь выдалась безоблачной, ясной. После взлета взяли курс вдоль берега, шли с набором высоты. Через несколько минут я увидел характерный разрез Качинской долины и дал команду: «Разворот». Прошли над ней. С такой небольшой высоты не то что село - каждый домик виден. Теперь - внимание, не опоздать с заходом на цель! Вижу справа знакомую деревушку.

- Девяносто вправо!

Яковлев кладет машину в глубокий правый вираж. Когда нос самолета, описывая дугу, приблизился к силуэту деревни, я поднял руку: так держать! Теперь только немного подвернуть влево, и МБР-2 ляжет курсом прямо на цель, которую я уже хорошо вижу.

- Двадцать влево! [108]

Яковлев аккуратно, не спеша подворачивает самолет.

- Высота четыреста, - сообщает он.

- Так держать!

Справа проплывает квадратик деревни. До сбрасывания бомб осталось 30 секунд. Начинаю отсчет: «Ноль - раз, ноль - два, ноль - три», а сам внимательно слежу за целью, чтобы она «не сползла» вправо или влево. Нет, «батя» курс держит надежно! «Двадцать девять, тридцать!» - я нажимаю на кнопку, и бомбы одна за другой, с интервалом в одну секунду, отделяются от самолета и скрываются во мраке ночи.

- Отворот! - бросаю Яковлеву.

Самолет падает в крутой разворот, а я склоняюсь за борт, слежу за целью. Через несколько секунд внизу один за другим вспыхивают разрывы бомб, точно накрывая балку. Сверху они кажутся совершенно безобидными, но я знаю их действительную силу и могу представить, что сейчас творится там, на земле. И тотчас вспыхнул, зашарил по небу прожектор, и десятки разноцветных трасс потянулись в ночное небо. Но самолет, снижаясь и набирая скорость, уже уходил в сторону моря.

В эту ночь мы четыре раза ходили на удар по своей цели. От усталости гудела голова. Мы и всю прошлую ночь летали, затем день пережили такой, что не до отдыха было, вот и эта ночь оказалась не из легких. Конечно, нам, молодым, было легче, чем Яковлеву. Как-никак возраст, да и напряжение у пилота в ночном полете несравненно большее, чем у штурмана, не говоря уж о стрелке-радисте.

Мы уже привыкли к тому, что, как только катер брал самолет после приводнения на буксир, «батя» откидывал голову назад, закрывал глаза и, как говорили мы, отключался. Самолет буксировали к берегу и, если позволяла погода, не вытаскивали на площадку: оружейники прямо в воде подвешивали 50- и 100-килограммовые бомбы, на плаву же дозаправляли машину горючим. В течение этих 20-30 минут «батя» сидел в кабине неподвижно: не то дремал, не то просто отдыхал. И только, когда техники завершали работу и командовали катеру: «Пошел!», что означало буксируй самолет на взлетную полосу, Константин Михайлович встряхивался и приступал к своим обязанностям пилота.

Когда бухта была неспокойна или же требовалось подвесить 250-килограммовые бомбы, что на плаву сделать весьма трудно, самолет вытаскивали на бетонированную [109] площадку. На это уходило гораздо больше времени, и в такие минуты Яковлев вылезал из кабины, подходил к капониру, садился на землю и, откинувшись к каменной стенке, замирал. До той минуты, пока мы не позовем его: «Товарищ капитан!»

Поначалу такое поведение Яковлева казалось мне слабостью. Нет, я не осуждал его, но как-то неловко было за командира - не выдерживает боевого напряжения, расслабляется между полетами. Но в эту короткую майскую ночь мне пришлось изменить свое мнение.

Три боевых полета мы сделали без выхода на берег: оружейники прямо в воде подвешивали «сотки», и - снова на взлет. При втором подходе к цели немцы открыли заградительный огонь из зенитных автоматов и пулеметов, но прожектор почему-то не включили, и мы отбомбились удачно. Но в третьем полете пришлось туго. Мы сменили направление захода на цель, надеясь сбить с толку противника, набрали высоту побольше, чтобы подойти со снижением на большей скорости и с меньшим шумом, но хитрость не удалась: еще на подходе самолет был обнаружен, луч прожектора зашарил по небу, множество трасс потянулось вверх. И в тот момент, когда я нажал на кнопку и бомбы ринулись вниз, луч прожектора впился в наш самолет. «Отворот!» - крикнул я. «Батя» бросил МБР-2 вправо, потом влево, но вырваться из лап прожектора не удавалось. Теперь все автоматы и пулеметы строчили по нашему самолету. Леня Котелевский открыл огонь по прожектору, пытаясь его погасить, но луч упорно держал нас. С крутым снижением, галсируя, мы уходили в сторону моря. Наконец самолет провалился в черноту ночи, прожектор потерял нас. Мы вздохнули свободнее. Думаю, спасло то, что мы сменили направление захода и после сбрасывания бомб не пришлось делать разворот над целью, - мы сразу с резким снижением ушли к морю. В общем, из когтей смерти вырвались.

После посадки подрулили прямо к спусковой площадке; водолазы быстро закрепили шасси, вытянули самолет на бетонированную площадку, Константин Михайлович неторопливо выбрался из кабины, стянул шлем с головы и направился к капониру. Присел у каменной стенки, вытянул ноги. Потом поднял голову, поманил пальцем меня.