Иван Черных - Ночные бомбардировщики

— Разрешите, товарищ командир, мне несколько слов сказать, — повернулся к Омельченко заместитель по политической части капитан Казаринов.

— Скажи, комиссар, скажи, — одобрил его решение командир.

— Товарищи! — обратился к строю замполит. — До нас дошли слухи, что Гитлер отдал приказ держать Таманский полуостров до последнего солдата, не оставлять «Голубую линию». Недавно, как вам известно, экипажу лейтенанта Хрущева удалось разыскать и разбомбить головной склад боеприпасов гитлеровцев на Тамани. Фашистское командование спешит восполнить потери: из Керчи на косу Чушка срочно доставляются кораблями и баржами боеприпасы, боевая техника, горюче-смазочные материалы. Надо сделать так, чтобы эти боеприпасы и техника не дошли ни до складов, ни до «Голубой линии». И верю, мы сделаем. — Казаринов повернулся к Омельченко: — Прошу, товарищ командир, доверить мне лететь первым, осветителем цели...

И хотя замполит просился на боевое задание не впервые — он летал в сорок первом на бомбежку танковых колонн и переправ, в сорок втором в составе флагманского экипажа подавлял ПВО противника, производил разведку в его глубоком тылу, — Золотарев был несколько удивлен Решением Казаринова. Ведь совсем недавно замполит попал под бомбежку, контузило его, правда, легко, но голова стала побаливать частенько и врачи не рекомендовали ему летать. Да и на земле у него было забот невпроворот: прибывало

молодое пополнение и за политическую и психологическую подготовку ответственность нес он, замполит...

Омельченко раздумывал, пристально и, как показалось Золотареву, недоверчиво глядя в глаза капитана. Потом перевел взгляд на строй. Золотарев тоже посмотрел на лица своих однополчан и к своей радости отметил, что прежней вялости или скованности на них будто не бывало. То ли речь замполита, а главным образом его решение [105] лететь подняли настроение однополчан, вселили в них уверенность за успешный исход полета. Командир тоже понял это и сказал с одобрением: — Доверяю, Филипп Пантелеевич. Летите первым!

22

Экипаж Аркатова взлетел три минуты спустя после экипажа Артемьева, в котором путь к цели прокладывал замполит капитан Казаринов. На западе небо еще не померкло, у горизонта нежно розовела полоска зари. Золотарев сделал промер ветра и посматривал вниз, где в предвечерних сумерках еще различались темные пятна лесных массивов, светлые полоски шоссейных дорог и извилистые ленты рек. Ни одного огонька не светилось окрест. Пустынной и безжизненной казалась земля.

Впереди показалась береговая черта — неровный берег Азовского моря. Дальше простиралась однотонная черная гладь, незаметно сливающаяся с темно-голубым небом. Закат погас. Высоко над головой мерцали холодные далекие звезды.

«И все же зря полетел замполит, — подумалось Золотареву. — Тут со здоровой головой все идет кругом, особенно когда лупят зенитки, вокруг шныряют истребители, а с больной и вовсе соображать трудно. А от его расчетов, точного выхода на цель и ее освещения зависит результат работы всей группы».

— Командир, вышли на траверс линии фронта, — напомнил штурман Аркатову, отгоняя невеселые мысли.

— Стрелкам усилить осмотрительность! — приказал Аркатов сержантам Валентину Старых и Ивану Горбенко.

— Глядим в оба, — отозвался Старых.

Ночь была светлая и истребители наверняка рыскают в небе.

Бомбардировщик некоторое время шел над морем, затем развернулся влево на девяносто градусов и взял курс на Керченский пролив. Вскоре впереди закачались длинные лучи прожекторов. Они наклонялись из стороны в сторону, опускались к горизонту, шаря по небу. И вдруг вспыхнул еще один, самый длинный, самый мощный голубой луч. К нему метнулись другие, скрестились в одной точке. Вокруг заполыхали разрывы. «Поймали, — подумал с горечью Золотарев, не сомневаясь, что в лучах прожектора [106] самолет Артемьева с замполитом на борту. — Удастся ли летчику вырваться из этих опасных щупалец?»

Бомбардировщика видно не было, но судя по тому, что лучок скрещенных лучей спускался и снаряды рвались ниже, самолет снижался. «Почему он не бросает САБ? — волновался Семен. — Пора бы... Неужели что-то с самолетом? Или с экипажем?»

Надо было готовиться к бомбометанию, а Золотарев не мог оторвать от пучка прожекторов глаз: «Что с самолетом-осветителем?! Почему до сих пор нет САБ?»

Золотарев на всякий случай приказал стрелку-радисту взять в свою кабину парочку светящих авиабомб.

— Горбенко, приготовь «лампаду», — крикнул он по СПУ. — Будем действовать самостоятельно!

И в это время впереди загорелась САБ, осветив внизу приткнувшиеся к берегу баржи, съезжающие с них машины и танки.

— Пятнадцать вправо!.. Так держать! — крикнул Золотарев, открывая бомболюки. — Еще пять.

Светящая бомба висела чуть в стороне от косы, ветром ее относило как раз к центру, где шла разгрузка барж.

— Сброс!.. Разворот вправо...

Уходя от цели, Семен еще раз взглянул в перекрестие лучей, и ему показалось, что он видит в них падающий самолет. Он закрыл глаза и отвернулся. К горлу подкатил горький комок...

И как же он был рад, когда, приземлившись на своем аэродроме, на первый вопрос технику вернулся ли экипаж Артемьева, услышал: «Да, вернулся, вернулся он, товарищ капитан!»

Потом он узнал, что было с экипажем...

Артемьев, ведя бомбардировщик к цели, испытывал вину перед замполитом: хотя капитан сам вызвался лететь, надо было его отговорить: все-таки слаб он еще был, не отошел от контузии.

Беспокоило и другое: как штурман поведет себя над целью? Раньше он был хладнокровным, смелым человеком, но контузия могла повлиять на психику: Артемьев знал случаи, когда летчики после аварии или ранения становились нервными, боялись при посадке удара о землю, в сложной обстановке терялись...

Однако, чем дальше летел самолет, тем больше Артемьев [107] убеждался в необоснованности своей тревоги. Казаринов вел себя так, будто только вчера вернулся с боевого задания.

— Снижаюсь, — сказал Артемьев и убрал газ.

Рев моторов утих, лишь слышался свист вращающихся лопастей винтов.

— Командир, впереди берег. Доверни пять градусов вправо, — попросил штурман. Артемьев накренил машину. Слева, совсем рядом, проползла полоса прожектора. Справа вспыхнул еще один луч, потом другой, третий.

Так держать, открываю люки. — Казаринов сосредоточил внимание на береговой черте. Он различил черные точки у самого уреза воды, определил, что они движутся, — вражеская техника. Кое-где светляками вспыхивали огоньки — водители включали подфарники.