Николай Струтинский - Дорогой бессмертия

Вся операция продолжалась три минуты. Разгрузка машины, как засекли, длилась 7–8 минут. Значит, немцы спохватятся через 14–16 минут. За это время Вольный далеко унесет похищенный баллон.

Алексей Дмитриевич и Паша пошли в другую сторону с расчетом увести след от Вольного. В роще они спрятали в подготовленной яме немецкое обмундирование и оружие.

— Запомнишь место? — шепнул Алексей.

— Конечно!

— Теперь идем в обход, войдем в город с западной стороны.

Наступавший рассвет огласился автоматной стрельбой. Тревога! Во все концы полетели донесения: «Убит часовой, похищен баллон».

К месту происшествия прибыл шеф гестапо Фишер. Сюда приехали гестаповцы, жандармы, военные следователи. По следу пустили ищейку. Солдат едва поспевал за серым псом, рвавшимся вперед. Он привел к тому месту, где Паша коротала секунды и нервно пощипывала высохшую траву. Пес залаял. Подъехали на машине эксперты. Что здесь? Маленькая кучка высохшей травки. Определили: ее рвали сегодня ночью, недавно.

— Дать след!

Двое солдат побежало за собакой. Она привела к кустарнику. Посмотрели: вскопанная земля. Разрыли. В яме обнаружили немецкие мундиры и автоматы. Установили: все было зарыто сегодня. Ночью. Недавно.

— Дать след!

Собака устремилась дальше, она безошибочно повела в обход города. Но на западной окраине города, на шоссе, след внезапно оборвался. Пес забегал вперед, назад, лаял, но дальше не бежал. Немцы рассудили: преступники удалились в город на автомашине.

— Выяснить, кто утром проехал по этой трассе! — распорядился Фишер.

В типографию и в банк Алексей Дмитриевич и Паша пришли, как всегда, вовремя. Чуть воспаленные глаза не выдавали их. Они работали без задержек. Еще оставались в неведении о преследовании. Избежать его удалось им благодаря счастливому случаю. Старик-возница охотно подвез их к главной уличной магистрали. Там они смешались с рабочими и служащими, каждый пошел на свою работу.

Погоня за Ткаченко и Савельевой увела немцев от Вольного. Это дало ему возможность добраться до маяка, а оттуда — в отряд.

Обстановка в Луцке накалилась. Гестапо, возмущенное дерзкой вылазкой «красных агентов», провело широкую акцию против населения. Массовые обыски и аресты всколыхнули город. Многих, кто был на подозрении, бросили в тюрьму и за колючую проволоку. Согласно списку адресов, подготовленного тайными агентами, жандармы ворвались ночью и на квартиру к Савельевым. Евдокия Дмитриевна перепугалась. Она ничего не знала о проведенной операции, тем более об участии в ней дочери, но и без того все дни тревожилась за Пашу. Какая-то она молчаливая, задумчивая.

Паша узнала еще днем о начавшихся повальных арестах и обысках, но прямо не связывала ночной визит гитлеровцев с похищением химического снаряда. Подумала: «Всех тормошат»… Обыск длился долго. На пол выбросили белье, перетрусили книги, тетрадки, но ничего не нашли. Все же Паше предложили собраться:

— Быстрее, быстрее!

Паша взглянула в почерневшее от испуга лицо матери.

— Ну, чего ты, мамочка, волнуешься? Я ни в чем не виновата. Проверят и выпустят.

— Доченька, — застонала мать. — Чего они хотят от твоей души?

Пашу привели в замок Любарта. Камера, в которой очутилась Савельева, была переполнена заключенными. Утром всех построили в шеренгу.

— Каждый пятый выходи! — скомандовал высокий офицер.

Паша оказалась третьей. «Пятых» вывели в коридор, заставили раздеться.

— По одному! — кричал все тот же высокий немец. Люди толпились, кто-то молил сохранить ему жизнь, у него дети, жена, мать… Подталкиваемые гестаповцами, обреченные ставали гуськом, в затылок друг другу. Куда их поведут? На осмотр, а затем на работу? Предполагали все. Но прогремевшие вскоре выстрелы и душераздирающие крики положили конец наивным надеждам.

Рядом с камерой, где томилась Паша, все время голосила женщина. Как узнали впоследствии, это кричала цыганка. Потеряв рассудок, она рвала на себе волосы. В этой камере было заключено около пятидесяти человек. Сюда же бросили и врача Прасковью Антоновну Голубович. Савельева ее знала, она как-то обращалась к ней за медикаментами, и та ей охотно помогла. У нее недавно без вести пропал муж. Когда Прасковья Антоновна попыталась навести о нем справку, ее тоже арестовали.

— Вы многое хотите знать! — сказали ей и упрятали за высокими степами замка Любарта.

Не все женщины выходили на построение. Тогда в камеру гестаповцы впускали разъяренных собак… Еду заключенным приносили два раза в день. Так называемый завтрак состоял из темного сухаря и воды. В обед приносили несоленую бурду. Мучила жажда. Пить почти не давали. Когда доставался глоток воды, женщины колебались — умыться им или выпить?

Ночью всех заключенных из соседней камеры подняли по тревоге и вывели в коридор. Крепкие становились по левую сторону, слабые — по правую. Были и такие, что еле держались на ногах, падали. Их били, поднимали, волокли вниз к Стыри, а там расстреливали.

На следующую ночь проделали то же самое и с той камерой, где находилась Паша. Загремели засовы, блеснули огни фонарей. Построили. Гестаповец прохаживался и с усмешкой вглядывался в испуганные лица женщин. На Паше задержал взгляд дольше. Громко по-немецки выразил восторг:

— Тысяча чертей, хороша девчонка!

Но в глазах Паши горели ненависть и презрение. Она не боялась — за себя постоит! Ей никогда не изменяло чувство веры в себя, в свои силы. Сколько раз подвергалась опасности, а все-таки оставалась жива. Очень рисковала в лагере военнопленных. Выдержала! Была вместе с Измайловым, когда водружали красное знамя над городом. Победила! Помогла утопить полицейского агента… Благополучно завершена операция с похищением снаряда. И на этот раз все обойдется хорошо!

Внезапно гестаповец закричал:

— Цюрик! Назад, в камеру!

По неизвестным причинам у гестаповцев изменился план. Всех загнали в камеру. Паша улыбнулась: опять пронесло! Что это — судьба?

Паша прислонилась к холодной стене. Сон прошел. Она думала о матери, о подругах, о том, какие тяжелые испытания выпали на их долю. Доведется ли ей еще раз увидеть милых и близких? Кто остался на свободе?

В камере вповалку лежали женщины. При тусклом свете Паша всматривалась в лица мучениц. Недалеко от нее склонила голову на плечи соседки совсем еще молодая женщина. Она ничего о себе не рассказывала. Звали ее Любой. За что ее бросили сюда немцы? Говорили, будто за дерзость. Она влепила оплеуху одному офицеру, который к ней приставал на улице.

Под стенкой сидела женщина с белой прядью волос. У нее двое детей — мальчик пяти лет и шестилетняя девочка. Что с ними? Где они сейчас? Женщина ничего не знала. Муж ушел в партизаны, а ее заточили в тюрьму.