Игорь Болгарин - Мертвые сраму не имут

Михаил почти подошел к знакомому дому, но вдруг что-то вспомнил и снова с тихой рю Колизее вернулся на шумную и многолюдную Риволи.

В квартиру Щукиных он пришел едва ли не в полдень, отягощенный помимо букета роз еще и несколькими коробками и коробочками.

– Господи, прям настоящий русский Дед Мороз среди лета! – открывая дверь, всплеснула руками Таня. – Меня папа предупредил, что ты здесь. Но я подумала: ты будешь бегать по делам и, как всегда, примчишься в последний день. Чем ты так загрузился?

– Это тебе, – он протянул Тане букет, – а это…это… – и спросил: – Как назвали?

Таня поняла вопрос.

– Люба. Любовь. Так звали мою маму. Папа еще называл ее Любавой.

– Это все – Любе, – передавая коробки, сказал Михаил.

– Идем к ней, – сложив коробки у зеркала, она взяла Михаила за руку.

– Я с улицы. Хоть руки помою.

И тут из-за Таниного плеча на Михаила вопросительно глянули широко распахнутые серые глаза милого веснушчатого подростка с чуть вздернутым носиком и с наспех причесанными непокорными волосами. Таня чуть посторонилась, девушка сделала книксен и, улыбаясь, совсем неробко сказала:

– Я так понимаю, нам придется знакомиться еще раз. Вы так удивленно на меня смотрите.

– Не верю глазам своим. Такие превращения бывают только в сказках. Еще совсем недавно была таким сорванцом с вечно ободранными коленками.

– Вспомнили? – обрадовалась Маша.

– Еще бы! Я даже помню Королеву в вашем исполнении. «Уж я стара». Всех помню, кто тогда в Стамбуле при посольстве жил. Вот уж не думал, что из того хулиганистого сорванца вырастет такое чудо.

– Я вам уже нравлюсь? – эпатируя Михаила, спросила девушка.

– Потом скажу, – улыбнулся Михаил. – Когда лучше познакомимся.

– Так! Все! Слышите? – донесся из кухоньки голос Тани. – Люба нервничает. Ей тоже не терпится познакомиться.

Из кухни и верно доносились какие-то вздохи, перемежающиеся с похожим на мяуканье голосом.

Вымыв руки, Михаил вошел в похожую на пенал кухоньку. Таня посторонилась, пропуская его. Он направился к кроватке и увидел в ней это крохотное существо, розовенькое, большеглазое, укутанное в какие-то рюшечки и кружавчики. Таня лукавила, говоря Михаилу, что ждала его в конце пребывания в Париже. Втайне она надеялась, что он не затянет с посещением, и поэтому уже с утра одела ребенка во все гостевое, нарядное.

Михаил смотрел на малышку. А она лишь мельком взглянула на него и продолжила, кряхтя, тянуться до висящей перед ее глазами погремушки в виде красного шара. Под взглядом Михаила девчушка прекратила свою борьбу за обладание шаром и тоже остановила взгляд на Михаиле и с неким удивлением скривила свое личико.

– Ну, Люба, Любаня… Любовь Павловна! – сказал Михаил и заметил, как на лицо Тани набежала печальная тень от произнесенного им отчества.

– Не подслушивай. Неприлично! Мы с Любой решили тет-а-тет побеседовать! – шутливо укорил Михаил Таню и снова вернул взгляд к ребенку: – Поздравляю тебя, девочка! С чем, спрашиваешь? С тем, что ты пришла на этот свет, со временем будешь его переустраивать на пользу тем, кто на нем живет.

Люба снова стала кривить личико и попыталась что-то ответить Михаилу.

– Обратите внимание, она все поняла, – сказал Михаил и обернулся к перенесенным сюда его коробкам. Стал извлекать из них погремушки различных видов и форм, они то тарахтели, то посвистывали, а то разражались какой-то музыкой. И на каждую из них Люба то тянула руки, то удивленно корчила личико, то не обращала внимания и равнодушно пускала слюнявые пузыри.

– Танечка, пора! – напомнила Маша.

– Я помню.

Маша извлекла ребенка с кроватки, быстро и умело раздела, завернула в простынку и передала Тане. При этом приговаривала:

– Ну вот! Покрасовались, и хватит… А теперь, мадемуазель, у вас по расписанию третий завтрак… Ну, хорошо, хорошо: первый полдник!

Таня ушла в свою комнату кормить ребенка. Михаил похвалил Машу:

– Поразительно! Вы так ловко, так уверенно, почти как профессиональная нянька, обращаетесь с ребенком.

– Почему «как»? Я профессиональная нянька.

– Когда же успели? Вам ведь, кажется, лет шестнадцать?

– Зачем такие комплименты? Мне уже почти девятнадцать. Через два месяца.

– И все равно, откуда опыт?

Маша улыбнулась:

– Смеяться не будете?

– Ни в коем случае! Клянусь.

Маша стала рассказывать:

– Еще там, в России, у нас дома жила кошка Маркиза. Так ее звали. Она два раза в год выводила котят. Каждый раз ровно шесть штук. Уничтожать их, топить – на это в нашем доме никто и никогда бы не согласился. И так получилось, что однажды меня обязали их выхаживать и раздавать. На несколько лет это стало моей постоянной обязанностью. Я их выхаживала и за ними ухаживала. Вы будете смеяться: я стирала пеленки, я их пеленала, пела им колыбельные. И потом раздавала. Оказалось, это не так просто. Я научилась сочинять для них привлекательные биографии, привычки. Этот трехцветный задира приносит в дом счастье. А этот толстенький бутуз родился совсем черным. Черных кошек никто не хотел брать. А я придумала, что черные кошки приносят богатство. И проблем не стало. И так семь лет подряд.

Кольцов слушал Машу, и она все больше ему нравилась: сама выглядела эдаким уютным котенком, веселым и своенравным.

– Скучаете по России? – спросил Михаил.

– Как вам сказать…

– Скажите, как думаете.

– Немного скучаю. Но мы теперь обосновались под Лондоном. Кстати, ваш папа иногда у нас бывает. И знаете, чем они там занимаются? Играют в древнюю русскую игру «Городки». Кажется, даже приохотили к ней уже нескольких англичан.

– Тоже останетесь в Англии? – спросил Михаил.

– Как распорядится Господь, – совершенно серьезно ответила Маша. – Если бы была такая возможность, я конечно же хотела жить в России. Представляю себе такой большой дом возле леса. В лесу ягоды, грибы. И я с детьми брожу по лесу, собираем грибы.

– С какими детьми? – удивился Михаил.

– Со своими, конечно. Я давно так задумала: у меня будет шесть детей.

– Почему шесть? – засмеялся Михаил. – Как у кошки Маркизы?

Маша не обиделась, ответила все так же серьезно:

– Не знаю. Может, мне это веление свыше. Мне всегда почему-то нравилось число шесть. Смотрите: шесть – детство, двенадцать – отрочество, восемнадцать – юность. Многое в нашей жизни связано с цифрой шесть.

Почти весь день Михаил провел у Щукиных. Они сообща варили обед. Маша вызвалась слепить настоящие русские пельмени, и часа через полтора они действительно обедали совсем по-русски: ели суп с пельменями.

Михаилу Маша не давала скучать, попросила помогать лепить ей пельмени.

– Но я не умею, – попытался отказаться Михаил.

– Я научу.