Иван Бережной - Два рейда

Я слушал и чувствовал, как по телу мороз пробирается. Оказывается, я с того света. А что? Действительно могли закидать землей. Повезло, что ночью и заметили. Теперь-то я окончательно поверил, что посмертно к награде представляют никого иного, как меня.

— Вот теперь все ясно, — обрадовался особист. — Спасибо вам, товарищи. Идите, да смотрите мне — живых не хороните!.. Минуточку, еще один вопрос: где документы лейтенанта?

Сержант растерянно посмотрел на красноармейцев и спросил:

— Ребята, а и правда, где документы?

— Известно где, мы их сдали вместе со всеми, что отобрали у мертвых, — ответил пожилой красноармеец.

— На списание, значит, — уточнил лейтенант. — Все равно, спасибо вам, товарищи. Вы нам очень помогли.

Документы разыскали быстро. Но злоключения мои на этом не кончились. Когда я вернулся в роту, то мои подчиненные чуть не разбежались. Они уже по мне поминки справили. А тут я собственной персоной, словно привидение. Они даже рты пораскрыли. Было чему удивляться. Гриша Ненастьин, который сейчас стоит на посту, побелел, даже икать начал. Ведь он помогал похоронщикам грузить меня на машину.

О моем воскрешении генерал узнал от майора-особиста. Примчался к нам в роту, обнял, расцеловал меня.

— Молодцы, — говорит, — саперы, дрались отлично. Всех представляем к награде. Проследите, товарищ лейтенант, чтобы никто не был забыт… и живые и мертвые. А самая большая для. нас всех награда… узнаете скоро сами, — загадочно закончил генерал.

Наградой, о которой говорил комдив, было наступление наших войск, начавшееся через несколько дней.

— Наступили веселые денечки… После Сталинграда пришлось воевать на Дону, под Курском, но все же самыми памятными для меня остались бои за Сталинград… После того злосчастного случая минуло почти год. Однажды меня вызывают к начальству. Прихожу, докладываю: так, мол, и так— по вашему приказанию гвардии старший лейтенант такой-то явился. Спрашивают: «Как смотришь на то, чтобы в глубокий тыл врага?» «Положительно», — отвечаю… Вот я и здесь, — закончил свой рассказ Семченок.

— Долго будешь жить, товарищ лейтенант, — сказал политрук.

— С моей стороны возражений нет, — улыбнулся тот.

Слушая рассказ и глядя на Семена Семеновича Семченка, я думал о том, каких только случаев на войне не бывает! Вот я узнал о судьбе еще одного замечательного человека, с которым мне предстоит воевать бок о бок. А впереди нас ждали новые, быть может, еще более тяжелые бои в глубоком тылу врага.

Еще до того, как Семченок начал рассказ о том, что приключилось с ним в Сталинграде, через село пролетел немецкий транспортный самолет. Его появление для нас было неожиданным. Партизаны открыли по нему пальбу из пулеметов, но поздно. Самолета и след простыл. Мы подумали — случайный, заблудился. Однако через некоторое время появился второй, за ним — третий.

— Что это они разлетались! — возмутился старшина Зяблицкий.

— А тут их шлях пролегает, — ответила хозяйка, у которой мы остановились. — Они все время летают.

— Старшина, приготовь пулемет, — распорядился Семченок.

Зяблицкий принес ручной пулемет, проверил, зарядил патронами с бронебойно-зажигательными пулями и поставил у стенки возле двери.

Скоро старший лейтенант Семченок начал рассказ. Своими воспоминаниями он настолько увлек нас, что мы забыли и думать о самолетах. Да и самолеты почему-то не летали, видимо, у них в то время был перерыв.

Но, как нарочно, только Семен Семенович закончил рассказ, в окно забарабанил наблюдатель Гриша Ненастьин и крикнул:

— Летит!

Старший лейтенант схватил пулемет и без шапки вылетел из хаты. Мы за ним. На крыльцо выбежали в тот момент, когда тяжелый транспортный самолет подлетел к селу. Шел он низко, чуть левее нашего дома. Не сходя с крыльца, Семен Семенович дал две прицельные очереди подряд. Пули огненными точками прочертили вдоль фюзеляжа. Стрельба поднялась по всему селу.

Самолет «Ю-52», оставляя за собой хвост черного дыма, пошел на снижение.

— Попал!

— Смотрите — падает!

— Горит! — кричали радостно разведчики.

— Коня! — приказал я коноводу.

Меня опередил политрук Клейн. Он схватил автомат, вскочил на неоседланную лошадь и галопом погнал ее за село, на луг, где сел горящий самолёт. Однако и Клейн опоздал. Впереди скакал старшина девятой роты Николай Боголюбов.

Из самолета выскочили четыре человека и побежали к лесу.

— Уходят! — крикнул Боголюбов.

— Будь спокоен, не уйдут! — заверил Зяблицкий.

— Хальт! Хэнде хох! — скомандовал Клейн и на полном скаку пустил автоматную очередь поверх голов летчиков. Немцы остановились и подняли руки.

— Что в самолете? — спросил Роберт.

— Патроны… полторы тонны, — ответил один из летчиков, опасливо поглядывая на горящий самолет и обступивших его партизан.

— Спасайте патроны! — приказал политрук.

Партизаны кинулись было к самолету, но он в этот миг взорвался…

Пленных доставили в штаб. Они на допросе сообщили о местах базирования немецкой авиации и трассах их полетов. Это подтверждалось данными, нанесенными на картах. Самолет «Ю-52» был приписан к аэродрому в Бяла-Подляска и входил в авиагруппу первого военно-воздушного соединения. Штаб в Германии — в городе Целле. В Бяла-Подляска дислоцируется авиагруппа в составе четырех эскадрилий. Аэродром охраняется четырьмя счетверенными установками.

Этим рейсом самолет должен был доставить боеприпасы в Тернополь. Экипаж состоял из опытных вояк, имевших награды за Испанию, за Францию, за Польшу и за Сталинград. Лишь один среди них был молодой парень, который твердил, что он сын социал-демократа и ненавидит фашизм.

— Социал-демократы всегда предавали. Верить ему нельзя, — сказал старший лейтенант из особого отдела.

Пленному поверили, определили его в девятую роту. С ним произошел забавный случай. Как-то в конце одного из переходов мы обнаружили, что подвода, на которой он был ездовым, пропала. Старшина роты Боголюбов ходил как в воду опущенный.

— Пленный — черт с ним, тридцать пудов муки потеряли. Командир за это голову оторвет, — говорил он товарищам, опасливо поглядывая на Бакрадзе.

— Да, за это Давид по головке не погладит, — посмеивались над Боголюбовым ездовые и старшины других рот.

Мы не сомневались, что пленный воспользовался ночным боем на железнодорожном переезде и сбежал. Каково же было наше удивление, когда через несколько часов он въехал в село.

Боголюбов был на седьмом небе. Он дружески похлопывал ладонью по плечу улыбающегося немца и повторял:

— Молодец, гут. Понимаешь?

Немец согласно кивал головой и улыбался. Он рассказал, что, миновав переезд, его санки на повороте опрокинулись. Один он не мог их поднять. Выскочил на дорогу и начал просить, чтобы ему помогли. Но сани за санями пролетали мимо. Одни ездовые не замечали его, а другие не понимали, чего он хочет, и отмахивались, как от назойливой мухи. Когда же прошла вся колонна, он снял груз и поднял санки. Затем уложил на них мешки с мукой и поехал по проторенному следу. Так и добрался до села, в котором мы остановились на дневку.