Роберт Дейли - Сильные духом (в сокращении)

— Я иду на посадку.

— Прыгай, Дейви. Прыгай.

— Лучше попробую сесть.

— Но ты ведь не знаешь, что там, под снегом, — кричал Тофт. — Ради бога, прыгай!

Самолет Дейви быстро терял высоту, земля стремительно неслась ему навстречу.

— Я ни разу не прыгал. И в любом случае уже поздно.

Это были последние слова Гэннона, которые услышал Тофт. «Мустанг» плюхнулся на заснеженное поле, два раза подпрыгнул и съехал в лес, ломая кусты и деревья. Тофт сделал несколько кругов над местом падения, но так и не заметил никакого движения ни в кабине, ни рядом с самолетом.

В последнее время основным занятием Анри Прюдома, которого на самом деле звали Пьером Гликштейном, была подделка документов. Услышав гул самолетов, он подошел к окну. Одна из двух машин спускалась все ниже и ниже, пока не рухнула на поле. Истребитель подскочил метра на четыре, упал, опять подпрыгнул и, сметая все на своем пути, скрылся в чаще.

Пьер наблюдал все это из пристроенного к хлеву закутка на ферме в трех километрах от Ле-Линьона. В доме жили хозяин с женой, оба уже в преклонных годах. У них было около пятнадцати гектаров земли плюс три коровы, лошадь и две свиньи. В здешних местах это считалось богатым хозяйством.

Комнатушка Гликштейна была размером с тюремную камеру, и всю ее обстановку составляли железная кровать, стол, за которым Пьер выполнял свою требующую предельной аккуратности работу, и пара стульев.

В ноябре 1942 года немцы, перейдя демаркационную линию, начали охоту на евреев на юге Франции. Мать Гликштейна попала в лагерь, где ожидала депортации. Пьер, учившийся на архитектора, избежал облав. Выяснив, где содержится его мать и какие бумаги необходимы, чтобы ее вызволить, он изготовил нужные документы. Так Пьер впервые приобщился к своему нынешнему занятию. Он отвез мать в Ле-Линьон и, порасспрашивав там и тут, устроил ее экономкой в дом протестантского пастора в городке неподалеку. Сам же Гликштейн стал главным в округе специалистом по подделке документов, снабжавшим беженцев новыми удостоверениями личности.

Для каждого нового беженца Гликштейн делал целый набор документов, но в Ле-Линьон он их никогда сам не относил, а отдавал владельцу придорожного трактира в Рансе, который переправлял их дальше. Все знали, что где-то в здешних краях есть мастер, изготовляющий фальшивые документы, но никто не знал, что это Пьер. Он редко бывал в городе и ни разу не встречался с Фавером. Для окружающих он был наемным работником у пожилого фермера, и не более того.

Ему было девятнадцать лет.

Когда американский истребитель скрылся в лесу, Пьер выбежал на улицу. Дело шло к вечеру, и начинало темнеть, к тому же снегопад усилился. Ни в самолете, ни поблизости от него не было заметно никакого движения.

У истребителя были обломаны оба крыла, фонарь кабины разбит. Машину завалило ветками, и Пьер не мог точно сказать, есть кто-то в кабине или нет, а тем более — жив летчик или погиб. Юноша попытался высвободить кабину из-под толстых ветвей упавшей ели, но понял, что без топора не обойтись. Он уже решил пойти за ним, когда увидел хозяина фермы, Доде, приближавшегося с вилами в руках.

— Жив? — спросил крестьянин, подойдя ближе.

— Не знаю. Помогите мне убрать это дерево.

Когда они сдвинули в сторону тяжелый ствол, из-под еловых лап показался кожаный шлем.

— Да тут все в крови, — покачал головой Доде.

В этот момент летчик застонал.

— Он жив, — сказал Пьер. — Надо его вытащить.

Вдвоем они подняли раненого вместе с пристегнутым парашютом и опустили на землю.

— Давайте отнесем его в хлев.

Где на руках, а где волоком они перенесли летчика под крышу и положили на наваленную на пол солому. Он был в крови, но еще дышал.

— Посмотри на него. — Встав на колени, Доде снял с летчика шлем. — Совсем еще мальчишка. На голове здоровая шишка. Ему нужен врач.

В Ле-Линьоне был только один врач.

— Кому-то из нас надо съездить в город.

— В такой снегопад мы не скоро обернемся, — возразил старик. — Лучше я отвезу его к пастору.

— Нет, — сказал Пьер. — Я его отвезу.

— Хорошо. Пойду запрягу кобылу.

Пьер принес из своей комнаты чистую тряпку, набрал в ведро воды из колонки, присел и смыл кровь с лица и рук американца, а заодно и со своих рук тоже. Летчик дышал ровно и время от времени словно морщился от боли.

На дно саней старик бросил охапку соломы. Вдвоем они уложили летчика на подстилку и укрыли одеялами. Гликштейн решил прихватить с собой подобранный в лесу аварийный комплект американца и отдать его врачу.

— Вам это не пригодится? — спросил он, приподняв парашют. Шелк — настоящее сокровище для военного времени.

Доде покачал головой:

— Рано или поздно немцы найдут самолет. Не хватает еще, чтоб они нашли у меня в доме парашют. Отдай его пастору. — Он распахнул ворота хлева. — Тебе лучше поторопиться.

Был настоящий мороз. Гликштейн направился к дороге, покрытой снегом будто полуметровым слоем взбитых сливок — ни один пешеход, ни одна машина не нарушили пока эту белую гладь. Пьер оглянулся и посмотрел на широкий, ровный след полозьев. Сегодня здесь ни на чем не проехать, кроме таких вот саней. Пока что немцев можно было не бояться.

Дорога поднималась в гору по узкой просеке между двумя шеренгами угрюмых заснеженных елей, а при выходе из леса расширялась. Близилась ночь, но это было Гликштейну только на руку: пока светло, в городе ему лучше не показываться.

Дорога пошла под гору к реке, и сани покатились быстрее. За мостом был уже Ле-Линьон. Миновав протестантскую церковь, Пьер свернул на узкую улочку и остановился перед домом пастора. Он соскочил на землю и постучал в дверь.

Ему открыла девушка примерно одних с ним лет в деревянных башмаках, толстых шерстяных чулках и шерстяной юбке до колен.

— Мне нужен пастор.

— Его сейчас нет.

— Я привез раненого. Помогите мне занести его в дом.

В большой комнате горел камин. Летчик был тяжелый, но им все же удалось поднять его и положить на обеденный стол.

— Позвоните врачу. Попросите его зайти. — Пьер откинул одеяла, чтобы удостовериться, что летчик жив.

Девушка вышла в коридор, он слышал, как она говорит по телефону. После его каморки Пьеру казалось, будто он попал во дворец, хотя мебель в гостиной была неказистой — массивный шкаф, буфет, несколько стульев с протершейся обивкой.

Девушка вернулась.

— Врач скоро будет. — Она стояла, глядя на раненого. — Он американец?

— Да.

— Летчик?

— Да.

— Он очень симпатичный, правда?

На этот вопрос Пьер не ответил. С минуту оба молчали.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Сильви, — сказала Рашель. — Сильви Бонэр.

— Вы дочь пастора?