Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой

— Впрочем, конечно, ты права. Да, да, я читаю твои мысли — о, я великолепно научилась читать чужие мысли (сарказм и горечь). Да, конечно: «Кто ей мешал учиться так же! Нечего было лоботрясничать!»

— Лида, ну что ты!

Женя ни полсекунды так не думала, но после этих слов в голове мелькнуло: «А разве не так?»

— Ах, я же не спорю, — это так, пусть будет так…

Сказано с подтекстом, и понимать следовало, что все было совсем иначе, что были очень серьезные объективные причины, помешавшие ей иметь такой же аттестат. И получилось очень убедительно, а лицо стало по-взрослому снисходительно-грустным, и дано было почувствовать, что их разделяет Лидин опыт, ее переживания, которые недоступны пониманию девочки, пусть даже и отличницы. Женя смотрела сочувственно. Бывшая подруга чуть улыбнулась: «Неизвестно, кому еще стоит завидовать!»

Танцы начались поздно. Лида танцевала самозабвенно, едва успевала закончить один танец, как ее тут же приглашали на другой. Она делала капризную гримаску, но соглашалась. Вихрем кружилась она по классу со своим партнером, смеялась, откинув голову и показывая очень белые зубы, никому бы и в голову не пришло, что только перед этим она горевала над своим «плохим» аттестатом.

Женя смотрела на танцующих с удовольствием, но сама не танцевала; один раз ее пригласил Яша Шмарев, но она почувствовала, что у нее не получается, и больше танцевать не соглашалась.

И снова, как в новогоднюю ночь, они шли по московским улицам и пели:

У Жени был хороший слух, и остальные следовали в песне за ней. Светало. Тускло поблескивали еще неживые окна, в небе таяли облака. Где-то зашаркали метлами дворники.

— Как замечательно дышится на рассвете, правда, девочки?

— Ни одной машины, все попрятались.

И тут из-за угла выполз грузовик, забренчал, загремел на трамвайных путях.

— Легок на помине!

— Ребята, неужели вы верите, что мы кончили школу?! Ребята, представьте себе: десять лет сидели за партами, десять лет дрожали на контрольных, перед доской, на экзаменах…

— Ну и что ты хочешь сказать?

— Она хочет сказать, что «рука бойцов дрожать устала»…

— …«и мыслям пролетать мешала гора текущих дел».

— Пииты, жалкие плагиаторы, дешевые зубоскалы! А тем временем кончена школа, кончена — поймите же вы! И вас больше не пустят ни в один класс, и за моей партой будет сидеть кто-то другой, а если я сяду, меня прогонят…

— И правильно: «Не в свою парту не садись!»

— Ой, девочки, вы помните, как Галина назвала нашего геолога? Это вообще…

— Ах, геология!..

— Услышала, значит, она, что ребята из девятых классов зовут его финакондом…

— Так он же Андрей Павлович.

— Здрасте, а мы не знали. Финаконд — предок лошади, симпатичный такой…

— Да он только сейчас от тебя это узнал. Правда, Комаров, ну скажи — правда?

— Отстань!

— Ну, слу-шай-те! Услыхала она, что он — финаконд… Узнала, что отчество его «Павлович», заявилась к нему в кабинет и говорит очень вежливо: «Финаконд Павлович, дайте мне, пожалуйста, посмотреть минералы». А Финаконд стоит и сказать ничего не может, но дал, только, видать, долго думал потом…

На хохот из ворот выглянул, дворник, взялся было за свисток, но удержался и лишь проворчал что-то вслед.

— Ребята, ребята, пусть Комаров у нас будет Финаконд. Тебя как по отчеству?

— Лукич.

— Финаконд Лукич Второй!

— Здравствуйте, Финаконд Лукич! С добрым утром! Хорошо ли почивали?

Они шли по мостовой в ногу, взявшись под руки, и их шаги звучали, как один уверенный шаг. На рассвете стало прохладно. Девочки зябко ежились, и двум мальчикам очень хотелось обнять двух из них за плечи, но они никогда не посмели бы; и тем девочкам тоже хотелось, чтобы так случилось, но они никогда бы этого не допустили.

В шестом часу, когда загрохотали по улицам еще пустые трамваи, решили расходиться. Жене вдруг отчаянно захотелось спать. Домой добираться было долго, и она пошла к своей тете, которая жила на Арбате. Она сразу же уснула и проспала до двух часов следующего дня, чего с ней раньше никогда не бывало.

В конце июня Женя повезла в университет заявление с просьбой принять ее на механико-математический факультет. Отдала необходимые документы секретарю приемной комиссии и, помедлив, поинтересовалась, сколько подано заявлений.

— На мехмат — сорок восемь, — ответил секретарь.

— А сколько из них отличников?

— Сорок.

Секретарь выписал ей направление на медосмотр и уткнулся в лежавшие перед ним графленые листы. Его сухость на целый день испортила Жене настроение. Она пыталась подшучивать над собой: «А ты думала, университет умирает от нетерпения увидеть тебя в числе его студентов», но это мало помогало.

Медосмотр прошел благополучно. В трех кабинетах, в которых она побывала, ее долго прослушивали, простукивали, смотрели форму ступни, попросили пятнадцать раз присесть, наконец, взвесили и измерили. Вес оказался 56 килограммов, рост 160 сантиметров.

На следующий день Женя получила извещение из МГУ о том, что 22 июля в 11 часов утра ей надлежит прибыть в университет на собеседование.

Утром 22-го Женя поднялась чуть свет. Не торопясь позавтракала, тщательно отутюжила лучшее свое платье, придирчиво осмотрела себя в зеркало. Кажется, ничего, внешне она вполне «на уровне». Но, увы, приятная внешность вряд ли сегодня ей поможет. Строгих ученых мужей из отборочной комиссии механико-математического факультета будут интересовать не внешние, а внутренние качества абитуриентки: ее начитанность, эрудиция, острота, ясность, свежесть мышления. Впрочем, сознание собственной опрятности, привлекательности тоже необходимо, ибо помогает чувствовать себя свободно, непринужденно.

В университет Женя приехала на полчаса раньше назначенного срока и оказалась первой у двери кабинета, в котором должно было проходить собеседование. Вскоре подступы к кабинету запрудила толпа абитуриентов, коридор наполнился шелестом негромких разговоров.

Ровно в одиннадцать из кабинета вышла женщина в пенсне и со списком в руках, поверх стекол, исподлобья взглянула на Женю и спросила ее фамилию. Потом через стекла пробежала глазами по списку, сказала:

— Входите, товарищ Руднева.

За длинным столом, в конце которого поместилась женщина в пенсне, сидели трое мужчин, двое пожилые, а третий, что в середине, моложавый. Несмотря на жаркую погоду он был одет в темную пару и белую сорочку с полосатым галстуком. Женя уже знала, что это заместитель декана, профессор Тумаркин. Пригласив абитуриентку сесть, он сказал, обращаясь скорее к своим коллегам, чем к Жене: