Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой

Однажды на уроке географии в классе раздался грохот, из парты Мусурина пошел синеватый дымок и запахло серой. Мусурин испуганно вскочил, на пол упал самодельный пугач. Видно, выстрел произошел случайно.

Женя поднялась, пристально глядя в растерянные глаза Мусурина, тихо сказала:

— Леня, извинись перед Татьяной Алексеевной.

Это мягкое просительное «Леня» (товарищи называли его не иначе, как Ленька Чугун) повлияло на парня сильнее самого строгого окрика. Он сглотнул слюну и, красный от смущения, от необычности тех слов, которые следовало сказать, запинаясь и опустив глаза, проговорил:

— Извините меня, Татьяна Алексеевна, это я не нарочно…

— Хорошо, Мусурин, садись, — последовал ответ, — и больше пугач в класс не приноси, а то сам же и пострадаешь.

Мусурин согласно кивнул.

В тот же день Женя записала в дневнике:

«Татьяну Алексеевну я очень полюбила. Я делаю вывод — не категорический, конечно, — что все Татьяны хорошие. Она, как только ребята расшалятся, называет всех маленькими детками. В ее присутствии создается какая-то семейная обстановка. Ее все любят. А вот новую математичку Зинаиду Кузьминичну Назарову многие не любят, мне же она ужасно нравится за свой метод преподавания. Она нам почти ничего не объясняет, все основывает на старом, приходится много соображать и работать головой. Мне это очень полезно и интересно».

После уроков, пообедав и выполнив домашние задания, Женя бежала опять в школу на репетицию драмкружка. Сцена стала ее главным увлечением. Руководила драмкружком преподаватель русского языка и литературы Татьяна Ивановна Некрасова. По ее предложению решено было инсценировать и поставить повесть Н. В. Гоголя «Майская ночь, или утопленница». Драмкружковцы повесть хорошо знали, и это упрощало дело.

Стали распределять роли. Роль главной героини, Ганны, Татьяна Ивановна поручила Жене. Та втайне мечтала об этом и, когда мечта ее осуществилась, чуть не захлопала в ладоши от радости.

Распределение ролей прошло бы без сучка, без задоринки, если бы обошелся Гоголь в своей повести без старухи свояченицы. Девочка, которой дали эту роль, наотрез отказалась ее играть. Очень уж несимпатичной выглядела старуха.

Татьяна Ивановна спросила, кто желает сыграть старуху. Все молчали.

— Девочки, так мы с места не сдвинемся, — сказала Татьяна Ивановна. — Роль эта не хуже других, пожалуй, даже интереснее. Надо кому-нибудь ее взять. Не отменять же нам спектакль.

Юные «артистки» только переглядывались, но охотниц явно не находилось. Каждая про себя думала: «А почему именно я должна играть старуху?»

Татьяна Ивановна начала говорить о том, что Станиславский не делал различия между главными и третьестепенными ролями, ибо удача спектакля зависит от хорошей игры каждого актера, каждая роль — почетна. Но горячая ее речь не убедила девочек. Раздосадованная их упрямством Татьяна Ивановна сказала:

— Ну, как хотите. Видимо, спектакль у нас не получится. Можете идти домой.

Огорченные драмкружковцы начали покидать класс. Оставалась на своем месте одна Женя. Когда все вышли, Татьяна Ивановна, одеваясь, обратилась к ней:

— А ты чего ждешь?

Женя встала, будто собиралась отвечать урок.

— Татьяна Ивановна, позвольте старуху сыграть мне. А Ганну пусть возьмет Крылова, ей очень хочется… Для меня роль свояченицы даже интереснее, потому что она трудная… Правда же! Честное же слово! — заметив, что Татьяна Ивановна улыбается, горячо заверила Женя.

А у самой кошки на душе скребли. Так хотелось сыграть Ганну — и вот приходится отказываться. Но что поделаешь — спектакль-то должен состояться… Иначе грош цена их драмкружку, да и всем им, его участницам…

А Татьяна Ивановна улыбалась вовсе не от недоверия. Просто ей было приятно смотреть на Женю. Слушая ее, она думала, что вот такими минутами и платит жизнь педагогу за недосыпание, за переутомление, за вечную издерганность…

«Майская ночь, или утопленница» была поставлена и имела успех. Старухе свояченице в исполнении Жени Рудневой аплодировали так же горячо, как и другим персонажам.

Успех воодушевил. Решили показать спектакль в подшефном селе Черном. Сельский клуб — помещение чуть больше обыкновенной избы, сцена — повернуться негде. Для изображения ночи нужен был голубой свет, но до голубого ли, когда и обычный — керосиновая лампа — едва теплился и коптил в спертом воздухе. Народу набилось столько, что передний ряд зрителей грудью навалился на рампу…

На следующий день, тихонько посмеиваясь при воспоминании о вчерашнем, Женя записывала в дневник:

«И смех, и грех! Подвел нас Молчанов, который исполнял роль винокура Каленика. Накануне он простудился и на сцене шипел и хрипел, словно Змей-Горыныч. Я и Романов, играющий голову, должны бы ужасаться и креститься по ходу его страшного рассказа, а нам не до того — смех душит, хоть со сцены беги. Но зрители, кажется, ничего не заметили, хлопали оглушительно».

В Салтыковке не было школы-десятилетки, и после окончания седьмого класса Женя перевелась в московскую школу № 311 Куйбышевского района. Семья переехала в Лосиноостровскую, поближе к месту работы отца. Да и Жене отсюда легче было добираться до школы.

Вставать теперь приходилось рано, чтобы успеть на электричку. Зимою Женя уезжала задолго до рассвета, а возвращалась затемно. При дневном свете заваленную снегом Лосинку она видела только по воскресеньям. На занятия и обратно ездили веселой шумной компанией, потому что многие Женины одноклассники перешли в ту же школу. Это помогало преодолеть одиночество, которое неизбежно для человека, попавшего в незнакомый коллектив.

И все же первые месяцы в новой школе достались новичкам нелегко. Столичные одноклассники относились к «провинциалам» либо безразлично, либо с легким пренебрежением. Все они здесь учились с первого класса, у них сложились свои традиции, свои дружеские «кланы». Войти в такой «клан» обыкновенному смертному, который не показал себя в драке бесстрашным кулачным бойцом, не надерзил отважно учителю или тем более директору, не построил управляемой по радио модели самолета, нечего было и думать.

Из девочек же на дружеское внимание могли рассчитывать лишь те, чья внешность способна была составить конкуренцию артистке Любови Орловой.

Женя седьмой класс, как, впрочем, и все предыдущие, окончила на отлично, с похвальной грамотой, Теперь в глазах иных преподавателей она улавливала к себе любопытство, за которым угадывалось недоверие: «А ну-ка, посмотрим, что это там за отличницу воспитали в захолустной деревенской школе?»

Вызывали к доске, гоняли с пристрастием по предмету, и в журнале неизменно появлялась очередная пятерка.