Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой

— Танкистам ура! — говорит Сима Амосова. — Видать, и правда — «порядок в танковых частях».

— Восемь часов ехал, трясло жутко, боялся пробки вылетят.

— Симочка, Дина, познакомьтесь… Это Славик, я о нем рассказывала.

— Знаем такого, много наслышаны.

— Но это еще не все. Вот, пожалуйста, примерь.

Слава достает из кармана шинели четыре золотых погона с тремя маленькими звездочками на каждом.

— Славик, ты — золото, потому что даришь то, о чем я мечтала. Ты — золото, потому что даришь золото.

— Сажай золотого Славика за стол, пусть поест человек с дороги. А погоны сейчас примерим.

Пробка хлопнула, шампанское вспенилось, зашипело в стаканах, фосфорически светясь при несильной керосиновой лампе.

— За нашу Женюру, за милого звездочета, за нашего требовательного штурмана, и чтобы пить нам за ее здоровье много десятков раз!

— И чтобы скорее кончилась эта война.

— Ну, это будет отдельный тост.

— Вот как сделаю 700 вылетов, так война и кончится. Я уже загадала, — говорит Женя.

Она чокается со Славой, быстро взглядывает на него, улыбается.

С удовольствием все четверо едят тушенку, жареную рыбу, крупно нарезанный черный, пахучий, недавно выпеченный хлеб…

— Сейчас бы конфет каких-нибудь хороших, — мечтательно говорит Женя.

— У тебя же шоколад есть.

— Леденцов бы.

— Знал бы, мог в Темрюке поискать.

— Вот, видишь, какой ты недогадливый, — чуточку кокетничает Женя.

— Очень даже догадливый, — строго возражает Дина, — не порть человеку настроение.

— Ну, а теперь, Женечка, тост за тобой.

— Я хочу выпить, чтобы не повторялось то, что было два дня назад.

Два дня назад осколок зенитного снаряда пробил борт Жениной кабины, проскочил в нескольких миллиметрах над ее коленями и вылетел через другой борт. Сима и Дина знают, о чем идет речь, пьют молча. Слава вежливо не расспрашивает, понимая, что произошло нечто неприятное.

— Представляете, мне уже двадцать три!

— Ну и что? Еще маленькая. Что уж нам с Диной тогда говорить?

— Толстой писал: «Мне уже 24, а я ничего не сделал».

— Но ты-то ведь кое-что уже сделала. Последний раз как мы с тобой грохнули по зенитке! И баржу в проливе тоже не забыли. Любо-дорого глядеть. Так что не прибедняйся, — спокойно говорит Сима.

— «Брось тоску, брось печаль…» Давайте, девочки, лучше споем, — Дина обнимает Женю за плечи. — Сима, сначала ты. Приготовиться представителю наземных войск.

Сима не мигая смотрит на маленькое пляшущее пламя за стеклом. Не отрывая от него взгляда, начинает тихо:

Незаметно проходит три часа. Слава собирается уезжать, предлагает подвезти Женю. Выходят в непроглядную темень. Море с шелестом и стуком тянет с берега гальку, собирается с силами и гулко бьет в обрыв. Других звуков не слышно. Ветер где-то притаился. Но как только они выходят, ветер выскакивает из засады.

Дина отводит Славу в сторону, что-то тихо и быстро ему говорит. Женя и Сима ждут у машины. Шофер спит, свернувшись на сиденье.

Наконец Дина отпускает Славу, он будит своего Степана и вместе с Женей садится в «эмку»:

— Ты знаешь, меня отсюда переводят. Еду в Иран, буду принимать американскую технику. Это самое неприятное, не хотел раньше говорить. Ты ведь будешь писать, правда?

— Грустно, Славик.

Машина останавливается возле Жениного дома. Судя по всему, в домике спят. Они отходят к берегу — за шумом прибоя их никто не услышит.

— Женечка, я очень сильно привязался к тебе. Ты не можешь представить, как ты мне дорога. Скажи мне: а ты?..

— Да, Славик, да!..

Он целует ее, прижимает к груди. Теперь Женя сама отвечает на его поцелуй.

— Я буду в тылу, в безопасности и буду мучиться от мысли, что ты подвергаешь себя…

— Ничего, только помни меня, пожалуйста.

«…Ехал от тебя и знал, что скоро уже тебя не увижу. Чтобы заглушить это тяжелое чувство, сел сам за руль и погнал машину. Степан несколько раз говорил мне: «Тише, тише!»

«…Тебя я сегодня поцеловал, ты ответила желанным поцелуем, и теперь я твой полный раб».

«…Огромное тебе спасибо за то, что сама сказала о своем дорогом чувстве ко мне… Еще и сейчас ясно чувствую теплоту и, поверь мне, сладость твоих губ. Ты была так близка ко мне и твое тепло тела слилось с моим… Думаю, что не обижу тебя, если скажу, что тебя считаю моей невестой, моя милая Женечка».

«Самое лучезарное воспоминание у меня — это то, когда я вспоминаю тебя, какой ты была в день своего рождения; веселая, разрумянившаяся, легкий след загара на нежной шее, золотистые волнистые волосы и чудесные глаза».

«…Неужели ты все так же сильно влюблена в Диночку?»

Из дневника Жени:

«2 февраля 1944 г. «Если, расставаясь, встречи ищешь вновь — значит, ты пришла, моя любовь!»

Ты пришла!.. Готова ли я тебя встретить? Мне 23 года, уже много. А с каждым годом оказывается, что в жизни еще много неизведанных сторон.

…До ужина прочла вслух всего «Демона» — на душе было грустно и тепло… «И будешь ты царицей мира…» Зачем мне целый мир, о дьявол? Мне нужен целый человек, но чтобы он был самый мой. Тогда и мир будет наш. И нашего сына.

…Позавчера получила от него сразу три письма, и везде одно: не пиши, пришлю новый адрес. А мне так иногда хочется поговорить с ним, так его недостает…

У меня 591 боевых вылетов (или 591 боевой вылет?). Этак вообще скоро можно разучиться писать и стать дикаркой».

Письмо Славы:

«…А в отношении того, что ты обыкновенная девушка, уж тут ты меня не убедишь. Обыкновенные девушки работают на заводах, учатся в институтах в глубоком тылу. Дорогую цену жизни они не знают, дыханье смерти они не ощущали, а главное, не уничтожали немцев, самую страшную угрозу для нашей Родины».

«8 февраля 1944 г. 22.00. Итак, два года! (двухлетие полка. — М. Ч.). Ужин прошел хорошо. Сейчас все еще танцуют.

А мне грустно… Хочется работать больше, чтобы скорее кончилась война. Славик боится, что огромное расстояние нарушит нашу дружбу. Однажды Оля Митропольская привела мне чье-то изречение: «Разлука ослабляет слабое чувство и усиливает сильное». Я расстояний не боюсь».

Письмо Славы:

«…Мне пришло 18 писем, из них пять от тебя! Я счастливейший человек… Ты пишешь, что хотела бы твое 24-летие встретить в Москве. Изволь, твое желание для меня — приказ. Лишь бы ты и я остались живы… Ты интересуешься, что сказала мне на прощанье Динулька?! Она мне сказала только то, что может сказать хорошая подруга о своей лучшей подруге.