Виктор Московкин - Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести
- Название:Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Верхне-Волжское книжное издательство
- Год:1987
- Город:Ярославль
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Московкин - Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести краткое содержание
В. Московкин — писатель преимущественно городской темы: пишет ли о ребятишках («Человек хотел добра», «Боевое поручение»), или о молодых людях, вступающих в жизнь («Как жизнь, Семен?», «Медовый месяц»); та же тема, из жизни города, в историческом романе «Потомок седьмой тысячи» (о ткачах Ярославской Большой мануфактуры), в повести «Тугова гора» (героическая и трагическая битва ярославцев с карательным татаро-монгольским отрядом). В эту книгу включены три повести: «Ремесленники», «Дорога в длинный день», «Не говори, что любишь». Первая рассказывает об учащихся ремесленного училища в годы войны, их наставнике — старом питерском рабочем, с помощью которого они хотят как можно скорее уйти на завод, чтобы вместе со взрослыми работать для фронта. В повести много светлых и грустных страниц, не обходится и без смешного. Две другие повести — о наших днях, о совестливости, об ответственности людей перед обществом, на какой бы служебной лесенке они ни находились. Мягкий юмор, ирония присущи письму автора.
Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Веньк, тут на лестнице мальчонка маленький меня обругал…
— Сказал: гадюк? — сразу догадался Венька.
— Ага! Я даже не знал, что ответить.
— Больной он, несчастненький, не обижайся, — пояснил Венька. — Отец у него забулдыга был, мамку его колотил чем попадя, вот он такой и родился… Отца-то на войну забрали, а мать пропала куда-то, бросила, словом. Так он из каморки в каморку ходит, жалеют его, кормят.
— Я не обиделся…
Со слабой надеждой на возвращение Веньки из эвакуации уходил Алеша из корпуса. Представлял, как сейчас придет домой, встанет в своем уголке у слесарных тисков и совсем успокоится, может, даже помечтает о чем-то хорошем…
Но уж такой сегодня тревожный день выпал: шел он, опустив голову, не смотрел по сторонам, его окликнули:
— Карасев! Алеша! Ты ли?
Алеша поднял глаза. Перед ним стоял их школьный учитель литературы Валентин Петрович. Одет он был странно: длинное черное, довольно потрепанное пальто, кирзовые, побелевшие от времени сапоги; всегда следивший за собой, сейчас он был небрит и, кажется, даже несколько дней не умывался.
— Хорош, коли разглядываешь с удивлением, — с легкой улыбкой сказал учитель. — С работы, браток, иду, с завода. — Крупный нос его морщился, как будто Валентин Петрович собирался чихнуть и заранее ждал этого удовольствия. — Постарел я, видно, изменился, глаза-то у тебя округлились, и рот от изумления баранкой. Что ж, не гребень, дружок, голову чешет, а время. Вот ушел вслед за вами из школы. Пустовато без вас стало, затосковал.
Алеша даже не пытался справиться с волнением, не поверил он и тому, что Валентипу Петровичу «пустовато стало» — не в одном он классе преподавал.
— Зачем ушли-то? — не понимая, спросил он. — Ведь школу-то не закрыли? Нет?
— Ну, Карасев, — засмеялся учитель, — вроде ты бестолковостью не отличался. Говорю же, время такое, потребовало туда, где я нужнее. В армию не берут, на завод — с полной охотой. Все-таки мужская сила.
Все равно у Алеши не укладывалось в голове: как это можно было учителю оставить школу?
— Но как же! Другие ребята остались, хотят учиться, а кто их учить станет? Кому-то надо.
— Ну, кому надо, тот и остался в школе, — легко отозвался Валентин Петрович. — Не одобряешь?
Алеша пожал плечами. Он был далек от того, чтобы осуждать учителя за его поступок, сделанный, конечно, с благородной целью, но нутром чувствовал, что Валентин Петрович поступил как-то не так, почему-то свою учительскую работу считает менее нужной. Война войной, а ребята растут, им учиться надо. Жизнь-то ведь не кончается сегодняшним днем.
— Что о себе не рассказываешь? Дела-то твои как?
— Ничего, — неуверенно ответил Алеша. — В общем, хорошо: учусь, работаю…
— Ну прощай. Не в духе ты будто сегодня.
«Какое там — в духе! Одно за другим нынче валится на голову».
Алеша смотрел ему вслед: в своем полинялом пальто учитель шагал размашисто, уверенно ставил ноги, гулко стучали каблуки по мостовой.
«Поди-ка разберись, что хорошо, что плохо, — сердито подумал Алеша. — Все перевернулось на этом свете».
Глава четвертая
Они сидели на верстаках, болтали ногами и разговаривали о мастере не стесняясь, хотя он и был рядом: для того и говорили громко, чтобы он слышал.
— Валенцы-то у него совсем новые, необмятые. И с галошами. Гляньте, как блестят, долго смотреть, так ослепнешь.
— Не пойму только, зачем он эти галоши надел — не грязь. Вон за окном снег сверкает, сугробы целые. По такому снегу заторопится, и потерять может.
Невольно повернули головы к окну, за которым видны были снежные крыши. День стоял солнечный и морозный, звал на улицу.
— Что ты — зачем галоши! Не для улицы он надел, пол-от в мастерской масляный какой, жалко валенцев.
Да, таких валенцев ни у кого в училище нету. Это тебе не бахилы, что у нас на ногах. — Говоривший Алеша Карасев приподнял ноги, обутые в матерчатые на вате сапоги, напоминавшие рукава от зимнего пальто, но с твердой подошвой, — кустарное изделие военного времени.
— Ну, Карась, ляпнул: в училище нету… Ни у кого в городе, вот что я тебе скажу.
— Пиджак-то, братцы, без тряпки отглаживал, прямо утюгом по материалу. Гляди вон, рукава светятся.
— Как догадался, Галкин?
— А у меня тетка портниха. Я раз так же стал отглаживать, по рукам получил.
— Он по рукам не получит, потому что у него никого здесь нету.
— Смеетесь, бесененки? — донесся добродушный голос Максима Петровича от стола, где он прибирал инструмент. Вам бы только поизмываться над стариком.
Его замечание не смутило ребят, наоборот, оживило.
— За вас радуемся, праздничный вы какой-то.
— Радость у меня большая, — согласился Максим Петрович, и мягкая улыбка осветила его старое лицо.
На какое-то мгновенье ребята понимающе примолкли, знали, что на днях мастер получил письмо от сына Егора, первое с начала войны: вгорячах он собрался было ехать к нему, да опомнился: не одна тысяча километров до сибирского города, где находится госпиталь. Сказал только со вздохом: «Видно, тяжело ранен, не известил, когда проезжал… Долго ли мне было до вокзала добежать…»
Ученики томились необычным для них в эту пору бездельем, недоумевали, зачем Максим Петрович прервал работу. Вот уже более полугода являлись они в мастерскую, разбирали инструмент и всю смену выполняли ставшие привычными операции: запрессовывали фибровые заглушки в гайки с наружной резьбой, сверлили эти заглушки, вклепывали латунные стерженьки — за долгий день мурашки в глазах появлялись. А нынче мастер вдруг остановил работу, заставил подмести мастерскую. Столкнувшись с Сеней Галкиным, накричал на него: «Вот он, полюбуйтесь! Лучший ученик! Что ты охламоном выглядишь? — (У Сени на крыльях тонкого носа масляные разводы, взъерошен.) — Приведи себя в порядок». И остальным велел умыться и причесаться. И вот сидят, ждут, а чего ждут — не знают.
Все разъяснилось перед обедом, когда в мастерскую пришел директор училища Пал Нилыч, худой, очень малого роста пожилой человек с воспаленными глазами — то ли от усталости, то ли от какой болезни; он опирался на тяжелую палку, потемневшую от времени, с которой никогда не расставался. Даже мастера, много лет проработавшие в училище, не помнили, когда Пал Нилыч стал директором; менялись названия: сначала ФЗО — школа фабрично-заводского обучения при заводе, потом ФЗУ — фабрично-заводское училище при том же заводе, сейчас РУ — ремесленное училище, относящееся к общегосударственной системе трудовых резервов. Шефом остался тот же завод, но выпускниками он теперь уже не распоряжался, их могут послать на любое предприятие страны. Так вот Пал Нилыч, какие бы названия училищу ни присваивались, всегда оставался директором. И хотя ребятам не приходилось с ним сталкиваться, они все больше с мастерами, но в училище о нем устойчиво говорили: Пал Нилыч — мировой мужик!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: