Николай Кулаков - Подарок командиру

— Это от Лили Петровны Справчиковой, из Куйбышева, — радостно объявила она. Распечатав конверт, начала читать вслух. Лиля, бывший санинструктор полка, сообщала, что недавно у нее побывал командир первой стрелковой роты Василий Хрисанфович Косянчук, тот самый старший лейтенант, которого все в полку так уважали за отвагу и храбрость в бою. Считалось, что он умер по пути в госпиталь от тяжелого ранения, полученного в жестоком бою под Ярцево, на Смоленщине, в августе 1943 года. Оказывается, наш боевой друг жив!

Повидаться с ним приехал из Электростали бывший заместитель командира батальона по политической части Петр Кузьмич Згоржельский, из Клина — бывший парторг полка Владимир Григорьевич Елин.

…Шумный московский дворик на Зубовском бульваре. Вот и третий этаж старинного дома. Мы постучались.

— Кто там? Заходите, заходите…

Вошли в освещенную солнцем небольшую комнату. Первое, что бросилось в глаза, — большой книжный шкаф. Около дивана — протезы. Василий лежа что-то писал.

— Не узнаешь? — спросил Згоржельский и, немного помедлив, сказал: — Принимай ветеранов 961-го стрелкового полка.

— Надя! Надя! — закричал Василий во весь голос. — Помоги надеть протезы. Это же друзья по полку!

Пришла Надежда Федоровна, жена Василия. Мы познакомились, и вскоре как-то само собой эта маленькая комната незримо наполнилась неповторимым дыханием фронтовых лет.

…В сорок третьем ему исполнилось двадцать. Это было третьего марта, в день освобождения Ржева. А через пять месяцев случилось то, что заставило его долгие годы бороться за право жить, учиться, работать.

В августе войска Западного фронта перешли в наступление. Наш полк сосредоточился на исходном: рубеже по реке Вопь. Роте Косянчука поставили задачу — на отведенном участке прорвать глубоко эшелонированную оборону гитлеровцев, с ходу овладеть деревней Ляды и тем самым содействовать продвижению других подразделений. После артиллерийской подготовки бойцы стремительно ворвались в первую линию вражеских траншей. И вдруг по ним открыли шквальный пулеметный огонь не подавленные нашим артиллерийским огнем три дзота. Два фланговых удалось забросать гранатами. Подойти к третьему мешала открытая местность. Не один смельчак, пытавшийся перебежками приблизиться на расстояние, удобное для броска гранаты, падал, сраженный насмерть. Солдаты залегли. Василий ловил на себе взгляды бойцов: «Что делать, лейтенант?»

Как командир, он мог послать к дзоту еще несколько человек. Он имел на это право. Но, кроме прав, есть еще нечто большее, из чего складываются взаимоотношения между командиром и подчиненными, что ведет в бой, — личный пример командира. И Василий решился. Резкий рывок. Воронка от снаряда. По ее гребню прошлась пулеметная очередь. Выждал минуту — еще рывок. Так, стремительными перебежками, достиг одиноко стоявшего дерева. От него полсотни метров до дзота. Прицелился, выпустил весь автоматный диск по амбразуре. Пулемет врага замолчал.

— Вперед! — раздался звонкий голос Василия. Увлекаемые бесстрашным командиром, бойцы овладели безымянной высотой, на плечах врага ворвались в деревню Ляды.

Вечером гитлеровцы пытались вернуть деревню. Снова разгорелся жаркий бой. Снаряды дальнобойной артиллерии прошелестели над головой, и сплошная стена разрывов окутала безымянную высоту, которую рота Косянчука взяла днем. Снаряды начали рваться в деревне. Запылали крайние дома. Немцы пошли в контратаку. Как назло, у пулеметчиков что-то случилось. Василий хотел пробраться к ним. Только вышел из укрытия, как за спиной услышал все тот же воющий звук, увидел взрыв, за ним — другой, третий… Перед глазами — летящие в разные стороны бревна укрытия, пламя, дым и вдруг — черное небо. И все стихло…

Многие дни Василий лежал без сознания. Врачи извлекли более двадцати осколков. Он не слышал, плохо видел. Здесь, в полевом госпитале, повстречался с раненным в бедро старшиной роты. От него узнал, что атака фашистов была отбита. А жизнью своей он обязан медсестре Лиле. Это она вытащила его на плащ-палатке из пекла. Сама была ранена, а его не бросила.

Василию сделали четыре сложные операции. Когда дело пошло на поправку, выписали из госпиталя. На руках были все необходимые документы, и он уже ясно представлял волнующую встречу с однополчанами, когда вдруг открылись еще не зажившие раны. Снова госпиталь, а затем медкомиссия: «Ограниченно годен второй степени».

Война шла к концу. Наши войска уже сражались на территории врага. «Только на фронт, быть до конца участником великой битвы, выстоять, ощутить радость победы в боевых рядах». Эта мысль не покидала его все время. И он добился своего. Участвовал в освобождении Чехословакии, Венгрии, Австрии. Опять был ранен. Через год все-таки пришлось демобилизоваться: признали негодным к военной службе.

Жизнь Василий мечтал посвятить армии. Не получилось. Устроился на работу. Но с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее ходить. Ноги не подчинялись, опухали. В какую больницу не обращался, говорили: «Надо ложиться». Лег. Девять лет беспрерывного лечения не дали положительных результатов. Однажды главный хирург, придя в палату, сказал: «Крепитесь, молодой человек. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Надо ампутировать ногу. Иного выхода нет». А через год лишился Косянчук и второй ноги.

…Василий выбрался за ворота больницы, прислонился к каменной ограде. Всюду чувствовалось дыхание весны: и в прозрачном хмельном воздухе, и в оттаявших острых запахах хвои, и в веселом щебетании птиц, и в звонкой капели. Так он стоял долго, прислушиваясь к многоголосому весеннему шуму улицы. Стоял, пока не заныли еще не привыкшие к протезам ноги.

Многочисленные операции, бессонные ночи — все осталось позади. Впереди была неведомая, неиспытанная, пугающая жизнь без ног. Быть калекой, ничего не давать людям, а только брать от них — об этом Василий и не мыслил. Но как жить? Этот мучительный вопрос не давал покоя. Правда, он никогда все эти годы не чувствовал себя одиноким. Ему писали письма жители городов, в освобождении которых он принимал участие. Хорошо помнят старожилы Холм-Жирковского тот памятный день, когда над зданием райцентра взвился красный флаг, водруженный Василием. «Трудящиеся Холм-Жирковского поздравляют вас с Днем Победы, желают здоровья, счастья, долгих лет жизни. Райисполком. Усачев». Его стрелковая рота в марте сорок третьего овладела железнодорожной станцией Ржев. «Приезжайте, посмотрите, каким красивым стал наш город», — приглашали работники отделения дороги Е. Шнейдер, В. Мехова и другие.

И, наконец, Надя. Он познакомился с ней, когда лежал в Центральном научно-исследовательском институте протезирования. Любовь пришла незадолго до того дня, когда наступило самое страшное. Настоящим бальзамом для его ран были ее слова: «Крепись, любимый. Нужно жить, как жил до сих пор: с пользой для людей. А я помогу». Надя стала его женой, заботливой, нежной, она вселяла в него бодрость и уверенность, была настоящим другом.