Борис Подопригора - Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

Хамзат покачал головой:

– Я не умею так красиво говорить, но я с тобой не согласен. Все равно – вы оккупанты, захватившие мою родину. И я…

– Я понял, – кивнул Числов. – Можешь не договаривать.

Хамзат долго молчал, смотрел на огонек сигареты, потом спросил тихо:

– Я не люблю русских. А ты, ты тоже чеченов ненавидишь?

Числов пожал плечами:

– Нет, Хамзат. Любить особо не люблю, потому что ассоциации у меня с вами… не очень приятные… Но не ненавижу. Я тебе даже больше скажу: знаешь, я в какой-то мере вас понимаю. Вы такой народ… специальный… Более того – если бы я был чеченцем, кто знает, может быть, и я бы взял автомат и стрелял бы в русских… Но все дело в том, что я – русский. Да еще и офицер. А если бы у бабки были бы хрен да борода – то был бы дедка. Так что нечего тут рассуждать. И спорить нам с тобой – не о чем. У меня – своя правда. У тебя – своя. Посмотрим, чья сильнее.

– Посмотрим, – хмуро кивнул Хамзат.

Они молча допили кофе и попрощались, кивнув друг другу и не решившись пожать руки.

– Бывай, Хамзат. Береги своего Алика.

– Прощай, гоблин. Аллах даст – увидимся…

Числов пешком добрался до своего госпиталя и буквально свалился на выделенную ему койку. В эту ночь ему ничего не снилось – наверное, Бог сжалился над ним и решил дать ему хоть немного покоя…

…Витю Крестовского хоронили на Ковалевском кладбище. Народу было немного – мать Ольга Валерьевна, Числов, Витькина школьная учительница (именно ей Числов, смущаясь, сунул конверт с деньгами для матери), несколько одноклассниц и одноклассников, старший лейтенант Филиппов от военкомата, какие-то старики-соседи… Цинк был в черном, плохо оструганном гробу с прибитыми гвоздями дурацкими желтыми розочками из ленты…

…Когда четверо землекопов с тихими матерками взялись за веревки, Ольга Валерьевна вдруг пошла куда-то с отрешенным видом. Числов попытался остановить ее, а она посмотрела на него ясными глазами и сказала:

– Витенька, сыночек… Как хорошо, что ты пришел. Пойдем отсюда. Тут какие-то глупости говорят, вроде ты… А почему ты не побрился? Пойдем. Я тебе оладушков испеку, ты же любишь… А твой кассетник, он у Антона из «бэ» класса… Ой, как он пьёт.

У Числова остановилось сердце. Спасли его школьная учительница и старший лейтенант Филиппов – училка перехватила Ольгу Валерьевну, а Филиппов увел Числова с кладбища и повез на аэродром – они едва поспевали к борту…

…Минут через сорок после того, как они уехали, к свежезасыпанной могиле подошла молодая, хорошо одетая женщина и начала спрашивать о капитане Числове. Это была Анна – ей все же удалось «высчитать» Сергея, правда, она опоздала… Анна Дмитриевна попросила, чтобы ей записали адрес Ольги Валерьевны, которая все никак не могла прийти в себя, а потом вдруг разрыдалась вместе с одноклассницами совершенно неизвестного ей солдата…

Когда транспортный борт, в котором находился капитан Числов, взлетел – Сергей специально отвернулся от иллюминатора. Ему не хотелось видеть этот город – такой чужой и холодный, ставший все равно родным и подаривший ему столько боли – в красивых интерьерах…

…Хамзат и Алик покинули Петербург на несколько часов раньше капитана Числова…

…Еще до того, как самолет с капитаном Числовым на борту оторвался от питерской земли, генерал-майор Афанасий Ильич Иванцов, командующий группировкой ВДВ в Чечне, проводил очередное совещание.

За фургоном-«бабочкой» надсадно завывал электродвижок. Этот звук раздражал присутствовавшего на совещании Примакова, он недовольно поморщился и перехватил удивленный взгляд генерала. Афанасий Ильич стоял в гордом одиночестве по одну сторону стола, застланного картами в несколько слоев. В эти карты устало смотрели старшие офицеры, скучившиеся по другую сторону стола, – как будто они могли там прочесть, что день грядущий им готовит. Карты были испещрены знаками и пометками, многие из которых выглядели так, будто их наносили впопыхах, – и это соответствовало действительности – задач-то наваливалась куча…

Генерал нарушил затянувшуюся паузу, уперев взгляд в полковника Примакова:

– Чего морщишься, Александр Васильевич? Это я морщиться должен. Ты мне скажи, что за херня такая? У твоего Самохвалова за пять дней – шесть трупов! Да у меня за весь 102-й полк – девять. Ты что, его отдрессировать не можешь?

Примаков вздохнул и через выдержанную паузу ответил:

– Товарищ генерал… Но у Самохвалова за эти пять дней было четыре «выхода». Ну и зачистка та… внеплановая. Вы же в курсе ситуации?

Иванцов нагнетать страсти не стал, кивнул и махнул рукой:

– В курсе, в курсе… Самохвалов – ротный крепкий, я знаю. Был бы он моложе, я бы его и на батальон поставил. Ладно… Ты мне лучше скажи – что делать будем? У меня двенадцать боевых распоряжений только до 1 марта.

Генерал ткнул пальцем в металлический ящик, и все старшие офицеры перевели взгляд с карты на этот сейфик, как будто никогда его не видели раньше. В этот момент дверь приоткрылась, и в неё протиснулся старлей-связист:

– Товарищ генерал… Боевое распоряжение, срочно…

– Во! – словно бы обрадовался Иванцов. – Видишь, уже тринадцать… Кстати, и номер кончается на тринадцать… И вот если мы на каждом выходе будем терять хотя бы по одному папуасу…

Генерал не договорил, принявшись читать принесенный связистом листок. Дочитав, передал его молча командиру полка, а сам снова обратился к Примаку:

– Что скажешь? Поставить заслон в этом, как его… – генерал склонился к карте, – вот, в Улус-Херте [136]… Западнее Сельменттаузен…

Иванцов хмыкнул на последнем названии, решил сострить:

– В Сельменттаузен – ментов бы сельских! Тысячу! Таузен – это ведь тысяча, верно?

Иванцов служил в Боснии, там и нахватался «филологического опыта». Некоторые из офицеров, не имевшие таких глубоких познаний в английском языке, не поняли, в чем юмор, но на всякий случай ухмыльнулись. Генерал между тем построжал лицом, и улыбки увяли так же быстро, как и расцвели.

– Ну здесь-то не страшно… Я этот Херт знаю. Там еще высота… Сейчас вспомню… Исты-Корт. Она пологая и почти лысая. Просматривается все вдоль и поперек, так что там – духи не сунутся. Только если сдуру кто-нибудь…

Все согласно закивали: присутствовавшим было понятно, о чем говорил Иванцов. Проблема-то оставалась прежней. После взятия Грозного в «малых горах» шлялось до трех тысяч боевиков – и им позарез нужно было уходить в большие горы. Позарез, потому что их сильно жали – долбили и артиллерией, и с воздуха. Да и со снабжением у них дела были не очень. Конечно, если бы они могли дотянуть до весны, до «зеленки» – тогда бы был другой разговор. Но командиры боевиков понимали – до «зеленки», которая будет их надежно прятать, им дотянуть не позволят – а стало быть, нужно уходить. Вот на уходе их и следовало перехватывать…