Борис Подопригора - Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

В роту Борис вернулся, как в дом родной. Офицеры поздравили его с первым выходом. Им Семченко ничего говорить не стал, как переводяга «описался». Самому же Глинскому Влад уже после того, как они вместе напарились-намылись в бане, сказал:

– Ну, с почином, ваше «переводяжье» благородие. Первый выход – почти как первая брачная ночь. У нас, конечно, не совсем как у лётчиков боевые вылеты, но скажу тебе неформально – где-то после седьмого выхода можно уже представлять на ЗБЗ [186].

– Всего-то семь? – наигранно удивился Борис. – Тогда я быстренько… Вся грудь – в медалях. И бронежилета не надо…

– Ну-ну, – сказал Семченко без улыбки. – Грудь-то не отвиснет? Сплюнь. И больше никогда не шути на эти темы.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – послушно сплюнул Глинский.

– Вот и молодец. Вообще, так гладко, как в этот раз, – далеко не всегда проходит. Ладно, Лисапед, я смотрю, он «голым» сидит. Простудится ещё. Давай его оденем. Тащи «майку».

– Уже здесь, – Лисапед развернул газету «Правда саурской революции» и достал сильно вылинявшую, видавшую виды, но всё же не рваную майку-тельняшку.

– Свою давай.

Борис только сейчас проникся торжественностью момента и полез в свой мешок. На четверых хватило заначки в полбутылки. Чокнулись. Долго жевали жаренную с тушёнкой капусту…

– Слушай, Влад. Если «выход не на караван», а как сегодня, когда на «духов» нарваться можно?

Влад пожал плечами и сказал как будто бы о своём:

– Можно и на «духов», но реже. Чаще мины, всякая срань… Или кто-то ногу сломает при высадке, или руку разобьет, натрёт себе чего-нибудь. По-разному бывает, поэтому до последней минуты молишься – лишь бы кто-нибудь чего-нибудь себе дуриком не прищемил. Или не отравился какой-нибудь гадостью…

Травились, кстати говоря, в Афганистане часто, а чаще всего дынями. Приторно-сладкие, они начинали бродить на жаре, и заработать понос через такую радость было делом абсолютно будничным. Довелось это испытать на своей шкуре (точнее – заднице) и Глинскому – причём в самый, что называется, неподходящий момент – недели через две после первого выхода капитан Ермаков решил сам «прогуляться» в рейд на «отвлечение». Борис отравился ещё накануне, но скрыл это от командира из-за боязни прослыть трусом. Этот благородный порыв дорого обошёлся Глинскому, фактически весь рейд «просидевшему на струе». Ему было очень плохо, но шёл он наравне со всеми и думал уже, что до Кабула живым не доберётся. Добрался. А уже в расположении роты в командирской палатке капитан Ермаков устроил ему форменный «пропиздон»:

– Ты не о себе, бля… думай, а о группе, о выполнении боевой задачи… А тебе важнее, кто о тебе что там подумает… Ты кто – спецназёр, твою мать, или просто московский засранец?! Хоть бы старика Халбаева не позорил…

После этой, прямо скажем, нехорошо пахнувшей истории ждать третьего выхода Борису пришлось чуть ли не месяц. Глинский уже думал, что Ермаков окончательно поставил на него клеймо «засранца», когда получил распоряжение вместе с группой Юры-Лисапеда прибыть в лагерь всё того же Боксёра «для последующего уточнения задачи». То ли простил капитан Борису предыдущий неудачный выход, то ли уж больно плотно пошла информация о том, что с караванщиками слишком часто стали туда-сюда шастать западные «товарищи». А раз так, то переводяга в любом рейде мог оказаться весьма и весьма кстати – никогда ведь точно не знаешь, где на кого наткнёшься.

Этот третий выход Глинского хорошо запомнился всем, потому что именно в этот раз один заезжий генерал решил поучить спецназёров военно-полевой мудрости. Хотя из-за этой истории воевать лучше, чем они уже умели, спецназовцы вряд ли научились, зато, может быть, научились уважать другие военные специальности…

Впрочем, обо всём по порядку. Дело было так: непонятно, каким образом в лагерь Боксёра свалился, просто как метеорит с неба, один «полководец» из Москвы. В погонах, между прочим, цельного генерал-лейтенанта. Решил, видимо, из Кабула, куда приехал с какой-то проверкой, на «фронт» съездить. Лично, так сказать, поучаствовать. И вот кто-то где-то «напел» генералу в уши, что, дескать, в родовом кишлаке главаря бандформирования инженера Насирахмада будет проходить слёт главарей банд чуть ли не со всего Афганистана. Для опытных разведчиков уже это выглядело абсурдом. Боксёр, в общем, определенную информацию об этом «инженере» имел: вроде как этот Насирахмад действительно закончил технический вуз (а скорее всего, наврал, что закончил), в отряде у него – примерно 180 стволов, и, по крайней мере, раньше он подчинялся Исламской партии Афганистана, но теперь вроде как сам по себе, хотя, кто у них там «под кем ходит», до конца не знал… Но чтобы к нему все главари съехались? Да кто он, на хер, такой?! Бред какой-то…

А генерал между тем бесновался и требовал у Боксёра организовать зачистку кишлака Насирахмада.

Боксёр попытался связаться с начальством на «Экране» [187] – от него вроде как поступила информация генералу. Не получилось, тогда он, плюнув на субординацию, попробовал достучаться до самого Профи – а того, как назло, вызвал командующий на заслушивание. А «арбатский военспец» между тем уже просто дошёл до запредельных для спецназёра вещей – он для начала обвинил Боксёра в трусости, а потом вообще посоветовал застрелиться, чтобы не позорить спецназ. Боксёру ничего не оставалось, как подчиниться. На это-то «мероприятие» он и «припахал» группу Альтшуля с Глинским, дал, правда, на усиление ещё десяток бойцов и четыре бэтээра. «Командовать парадом» Боксёр решил сам и нехотя выдвинулся в район кишлака Насирахмада. Посланная вперёд разведка доложила, что в кишлаке действительно собралось до двухсот «духов» и что там происходит что-то непонятное… Глинский видел, что у обычно невозмутимого Боксёра просто душа не лежит к этой зачистке. А майора и впрямь останавливало буквально всё: и дикая задача, поставленная заезжим горлохватом, и ощущение, что его провоцируют на политически опасное дело. Да и по здравому смыслу как-то не очень логично – меньше чем тридцатью рылами зачищать кишлак, в котором собралось в шесть раз больше «духов».

Боксёр дал команду машинам остановиться и решил организовать доразведку.

Но генерал, явно прибывший в «гущу событий», чтобы самолично доложить о «переломе в войне», «достал» Боксёра по рации:

– Что вы там муму ебёте! Там, в кишлаке, ещё и в заложники наших взяли! Шевелите задницей!

Боксёр только рукавом пот со лба вытер и выдохнул:

– Есть!

В этот момент над ними пронеслось звено «двадцать четвёрок-крокодилов». Дело принимало совсем нехороший оборот…

Боксёр всё же успел связаться с «Экраном» и попросил о немедленном удалении «вертушек», которые в этой ситуации не помогали, а скорее демаскировали усиленную группу… Там вроде поняли.