Борис Подопригора - Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

Больше сомнений у Азизуллы не осталось, и русский Абдулрахман был назначен надсмотрщиком за пленными. Впервые эту должность доверили шурави. Для лагеря, в котором однообразными неделями ничего нового не происходило, где к смерти одинаково привыкли все по обе стороны крепостной стены, это стало событием…

Правда, в жизни самого Бориса это мало что изменило, хотя… Нет, кое-что все-таки изменилось. Чуть длиннее, выражаясь фигурально, стал поводок, пристегнутый к рабскому ошейнику. Стало больше возможностей общаться с узниками – под разными «хозяйственными» предлогами. Чуть меньше стали грузить тяжёлой работой и совсем на чуток получше кормить. А ещё этот первый, совсем незначительный успех воодушевил Бориса, словно придал ему новые силы. У Глинского словно второе дыхание открылось. Это трудно было объяснить рационально, но он просто чувствовал – лёд тронулся…

…Во время подготовки «на даче» Мастер обучил Глинского простой и незамысловатой игре в очко пустым спичечным коробком. Ещё в учебном «зиндане» Борис попрактиковался с привезёнными туда на пару недель зэками – выходило у него неплохо. Логика игры была простой, «интернациональной», значит, доступной каждому: если коробок падает плашмя и этикеткой вниз – ноль очков и передача хода, этикеткой вверх – два очка, и можешь остановиться и «накопить», а можешь продолжать играть, но если выпадает ноль – очки «сгорят». Встанет коробка на ребро – получай пять очков, ну а если на попа (или, как говорили тогдашние зэки, «на буру») – твои все десять. Задача – набрать ровно «очко», то есть двадцать одно. Перебирать нельзя: набрал, например, 22 – вычитай двадцать одно, останешься с одним очком и начинай путь наверх сначала… Там, в «зиндане», проигравший должен был до конца дня найти сигарету. Или чай для индивидуального «чифиря». Ничего не смог найти – подставляй своё «очко». Так что профессиональные зэки там, в учебном «зиндане», сексуальными проблемами не страдали. Их больше занимали два других, более насущных вопроса: зачем их свезли на какую-то странную, никому доселе не ведомую пересылку и выйдут ли они из неё живыми? Оба вопроса, разумеется, были риторическими, и вслух их высказывать никто не решался…

Сам Мастер техникой броска владел действительно мастерски: он из десяти бросков умудрялся раз пять ставить коробок на ребро и минимум раза два – на попа.

Глинский, конечно же, таких «высот» не достиг, но кое-каким приёмам и хитростям научился. Понятно, что коробок – это не карта краплёная, но подкидывать его можно по-разному и свою тактику в этой игре тоже нужно знать…

Вскоре и случай подходящий подвернулся – «завуч» Яхья, с садистским удовольствием смаковавший на глазах у пленников сигарету «Мальборо», выбросил пустой спичечный коробок. Выбросил, машинально хотел было смять его своим трофейным хромовым сапогом, но почему-то передумал. Когда «дух» отошёл подальше, Борис осторожно подобрал коробок.

Осторожность действительно была нужна – буквально накануне Яхья плёткой практически до смерти забил солдатика-бабраковца, недавно привезённого в лагерь, – он и умер на следующий день. Вся вина несчастного заключалась в том, что он попытался докурить-дососать брошенный Каратуллой окурок…

…Первым, кого Борис научил играть в коробок, стал Абдул Хак – тот самый подполковник, которого Абдулрахман не выпустил из крепости. Этот афганский таджик зла на Глинского не держал и на сближение пошёл легко. По-русски он говорил, но, как и на дари, не очень разборчиво – из-за того, что у него почти не осталось зубов. Но Абдулрахману он явно стремился что-то сказать именно по-русски, с какой-то идеологической вычурностью типа: «Товарищ шурави, мы должны и в тюрьме бороться против американский басмач…»

Тем не менее Борис постепенно привык к его шепелявому-шамкающему выговору и понимал практически всё, что рассказывал подполковник. Оказалось, что Абдул Хак – ветеран НДПА [232], халькист, то есть «революционер-большевик» – в отличие от парчамистов-«реформаторов». Он в апреле 1978 года освободился из кабульской тюрьмы Пули-Чархи вместе с лидером саурской революции Нур Мухаммедом Тараки. Подполковник, по его словам, учился в Москве, в Военно-политической академии имени Ленина, а потом в Алма-Ате. В плену он оказался в далёком декабре 1983-го, попав в «духовскую» ловушку во время рейда. Абдул Хак и сам не понимал, как сумел протянуть столько месяцев в плену. Лишь высказал осторожное предположение, что его берегут для какого-то равноценного обмена, всё же он был подполковником и почти соратником самого Тараки…

Кстати, на слово «политехнический» Абдул Хак никак не отреагировал, а вот на коробок «повёлся» моментально. Вообще говоря, для правоверного мусульманина азартные игры – грех, но афганцы – люди невероятно азартные, а уж в лагере-то, где никаких развлечений нет и в помине, тут и говорить не о чем. Семя упало на более чем благодатную почву. Борис не только подполковника играть научил, но и коробок подарил, который тот утащил в свою земляную камеру-нору. И пошло-поехало. «Коробочная лихорадка», как эпидемия, мгновенно распространилась среди пленных и словно слегка «разбудила» их. Все стали ненамного, но всё же больше общаться между собой. А раньше, скорее, отталкивались друг от друга…

Через несколько дней Абдул Хак представил Борису своего сокамерника Сайдуллу. Тот тоже говорил по-русски и, пожав руку Глинскому, доброжелательно сказал:

– Товарищ Абдулрахман, если нужно, мы будет помогать…

Этот Сайдулла оказался майором из «коммандос». Его, тоже халькиста, в последнем рейде нарочно ранил приданный группе майор-парчамист, переметнувшийся к моджахедам. Занятно, что Сайдулла был пуштуном-ахмадзаем и происходил из одного племени с начальником лагеря Каратуллой.

Познакомился чуть ближе Борис и с некоторыми пленными шурави. И это оказалось совсем не просто – на контакт ребята ни в какую не хотели идти. После смерти Шарафуддина их осталось девять: Абдулла, Мухаммед, Карим, Нисмеддин, Асадулла, Файзулла, Исламуддин, Абдулсалим и Хафизулла. Свои настоящие имена парни называть побаивались, а кое-кто просто и не мог: белобрысый Мухаммед, например, был ранен при пленении в рот, поэтому говорил нечленораздельно и сильно кривил голову набок…

Да и охрана старалась плётками пресекать любые разговоры. Хотя нет, уже не любые. Охрана не то чтобы сильно помягчела, но лютовали душманские вертухаи уже совсем не так, как раньше. Известная истина: каким ты зверем ни будь, но совместное с одними и теми же людьми компактное проживание (даже по разные стороны забора) всё равно сближает. Так уж устроен человек, если он, конечно, не абсолютно отмороженный садист, как те же Юнус с Азизуллой, а таких всё же встречалось не много, как и сколько-нибудь смышлёных…