Борис Подопригора - Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

Нет, все-таки с ним творилось явно что-то необычное – он старался двигаться очень осторожно и все время думал о том, насколько хорошо и приятно ей, – с другими женщинами Андрей был раньше намного более эгоистичен. Задыхаясь от переполнявшего его желания, он все-таки сумел дождаться, пока кончит она, и лишь потом позволил улететь себе, бормоча что-то бессмысленно-ласковое на трех языках сразу… Он долго не выходил из нее, а потом поднял Лену на руки и отнес на кровать, сам присел на краешек и легко погладил ее по волосам:

– Леночка… Можешь мне не верить, но я все эти годы вспоминал о тебе… Какое счастье, что мы встретились…

Не надо было ему произносить слово «счастье» – оно, словно какой-то звуковой код, сразу вызвало воспоминание об Илье, прошедшее черной стрелой через мозг Обнорского. Новоселов уже никогда не сможет испытать счастья слияния с желанной женщиной – в лучшем случае ему уготован вечный покой. И Андрею счастья не видать – пока он не сделает то, что должен сделать. Должен.

Лена словно почувствовала возникшее напряжение, дотронулась прохладными пальцами до его лица и тихо спросила:

– Что с тобой? Тебя что-то гнетет? Ты как будто ушел куда-то…

Обнорский долго молчал, повернув к окну закаменевшее лицо. Наконец он вздохнул и сказал то, чего говорить не хотел и не собирался:

– У меня был друг… Еще с тех времен, с Адена. Два с лишним месяца назад он умер – здесь, в Триполи, в своей квартире. Якобы покончил с собой – письмо оставил…

Лена молчала, ее пальцы чуть подрагивали на бедре Андрея. Обнорский нагнулся, поднял с пола пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и продолжил:

– Я в самоубийство не верю. Во-первых, не таким он был парнем, чтобы вот так, как таракана, газом себя травить… А во-вторых, в письме этом есть одно очень странное место, как будто он сигнал тревоги подавал… Такие вот пироги…

Сигарета сгорела до фильтра в несколько затяжек, но Андрей не замечал этого, продолжая неподвижно сидеть, глядя в темноту за окном.

– Может быть, тебе стоит поговорить об этом с вашим офицером безопасности? – еле слышно спросила Лена.

– Нет, – покачал головой Обнорский. – Не стоит. Во всяком случае, пока. В этой истории слишком много непонятного. Сам Илья говорить с особистом не стал – возможно, просто не успел, но может быть, и не хотел. Я не знаю почему, но думаю, что какие-то основания для этого у него были. Поэтому я должен сначала попробовать разобраться сам. Понимаешь?

Лена неуверенно кивнула:

– Понимаю… Он был очень… дорог тебе?

Андрей грустно усмехнулся и полез за новой сигаретой:

– Дорог… Да, наверное, можно сказать и так, хотя одним словом всего не объяснишь. Илья в Йемене мне жизнь спас… Хотя не в этом дело… Понимаешь, он таким парнем был… Настоящим. Мы не виделись несколько лет, только перезванивались – и то уже здесь, в Ливии… Но это ничего не меняет. Знаешь, только после его смерти я понял, кем он был для меня все эти годы. Жаль, что все это понимаешь, когда человека уже нет… Я… Я должен все проверить и выяснить. Потому что он поступил бы именно так. Я это знаю.

Андрей говорил короткими фразами, впервые формулируя вслух мысли, не дававшие ему покоя с того самого дня, когда он пришел на могилу Новоселова на Домодедовском кладбище. Говоря, он испытывал очень странное, труднообъяснимое ощущение – словно с каждым произнесенным словом постепенно освобождается от чего-то, от какого-то морока, злого заклятия… Он словно просыпался после многолетней тяжелой спячки, чувствуя, как вливается в него некая странная сила…

Лена села на кровати и обняла Андрея, прижимаясь грудью к его плечу:

– То, что ты хочешь сделать… Это опасно?

Обнорский пожал плечами и осторожно убрал упавшую Лене на лоб длинную светлую прядку волос:

– Не знаю, хорошая моя… Может быть.

Она коснулась губами его щеки и прошептала:

– Андрей… Я могу тебе как-то помочь? Я очень хотела бы…

– Ты? – удивился Обнорский. – Ты мне и так уже очень помогла, Леночка. Тем, что мы встретились. Тем, что мы вместе…

Внезапно он осекся: ему пришло в голову, что в складывающейся ситуации ему вполне мог бы пригодиться экстренный канал связи с Союзом – мало ли что там может понадобиться. А Лена как раз таким каналом вполне могла бы быть… Он не успел додумать эту мысль до конца – вдруг стало стыдно, что он, начиная просчитывать возможные варианты, отводит Лене роль какого-то канала… Вовлечь ее в эту историю означало бы подвергнуть возможной опасности. Но такой случай… А если действительно что-нибудь понадобится?

Он посмотрел ей в глаза – в темноте они казались еще больше, чем на свету, – и, мысленно ругая себя последними словами, медленно сказал:

– Не знаю… Посмотрим, как карта ляжет, может, и действительно…

Обнорский снова замолчал, раздираемый противоречивыми чувствами. Нет, все-таки сильно он изменился с тех пор, когда шесть лет назад впервые увидел Лену… Она словно поняла его сомнения и прижалась к его плечу еще сильнее:

– Не думай ни о чем. Делай то, что считаешь нужным. Я с тобой ничего не боюсь – и тебе легче будет, если ты будешь знать, что не один. А я теперь в Триполи часто бывать буду – в Шереметьеве блат появился, можно попользоваться… И ребята из экипажа только рады будут – нам ведь за каждый день здесь суточные в валюте идут, за такие пересменки наши на что угодно готовы.

Обнорский поцеловал ее в губы и крепко прижал к себе. Лена, задохнувшись от поцелуя, тихонько вскрикнула и засмеялась:

– Ох! Раздавишь же! Если тебе силу девать некуда, то я найду ей лучшее применение.

– Это пожалуйста, это сколько угодно, красавица ты моя неземная, – забормотал Андрей, осторожно пытаясь ладонью раздвинуть ей ноги.

Но на этот раз Лена вывернулась из его рук и вскочила с кровати:

– Нет, все, хороший мой, а то я сознание потеряю… Да и наши уже вот-вот должны вернуться. Не торопись, у нас с тобой не последний раз… Я тебя теперь так просто не отпущу, имей в виду.

– Не отпускай, – улыбнулся Андрей, нагибаясь с кровати к разбросанной на полу одежде. – Тебе я сдаюсь без боя.

– Посмотрим, посмотрим, – шутливо проворчала Лена, ловко и быстро приводя себя в порядок, надевая юбку и свитер прямо на голое тело. – Все вы так говорите…

И снова Обнорского кольнула ревность – он, конечно, понял, что она шутит, но от последней ее фразы ему вдруг представились какие-то другие мужики, непонятно что говорящие женщине, которую он не хотел отдавать никому. Лена эту реакцию заметила и улыбнулась довольно и лукаво:

– Хочешь выпить? – Она отошла к небольшому серванту в углу комнаты и открыла дверцу бара – в нем стояло несколько весьма аппетитных на вид бутылок.