Николай Внуков - Наша восемнадцатая осень

Черт, наверное, меня не трясло бы так, если бы сержант был рядом… А вот Вася спокоен. Он и в школе всегда был спокойным, ничто не могло вывести его из себя. Даже если ему приходилось драться, он действовал хладнокровно и расчетливо. Если бил, то наверняка… И здесь то же. Слился с пулеметом, смотрит через прорезь прицела на шоссе, и лицо у него отрешенное, никакого напряжения… Нет, хватит! Надо взять себя в руки. Надо взять себя…

Вася обернулся и посмотрел на меня. Глаза его как-то неестественно, лихорадочно блестели.

— Ларька…

— Ну?

— Ты чего… так смотришь?

— Ничего. Просто думаю. А ты чего?

— Я тоще… Вспомнил тут одну штуку… Ты боишься?

— Не знаю… Наверное, нет… А ты?..

— Тоже, наверное, нет… Только вот… — Он замолчал и поморщился.

— Что — только?

— Ничего… Это я так… Все ерунда.

Так, значит, он тоже… А я-то думал, что это спокойствие!

И вдруг мне стало легко. Дрожь возбуждения кончилась. Странный покой охватил тело, «Только, парень, не трусь, — снова услышал я голос курсанта, возившегося с противотанковыми ружьями. — Мы им сегодня врежем. Так врежем, что целую неделю потроха собирать будут…»

— Вот что, — сказал Вася. — Как только у меня кончится диск, я сразу же ставлю второй, а этот ты начинай набивать. Третий у нас будет в резерве, Тогда перерывы будут короткими…

— Ясно.

На правом фланге, за железной дорогой, что-то гулко лопнуло, будто переломился огромный лист фанеры. Потом еще раз. Еще…

Я приподнялся над бруствером, чтобы лучше разглядеть, что там происходит, и сразу увидел танки.

Приземистые, заляпанные, как грязью, коричневыми, желтыми и зелеными пятнами камуфляжной окраски, они двигались по светлой ленте шоссе рывками, то прибавляя, то сокращая ход. До них было метров шестьсот — семьсот, и с этого расстояния они казались маленькими, будто игрушечными, и совсем не страшными. Я даже не сразу понял, что гулкие хлопки — это выстрелы их коротких пушек.

«…Четыре… пять… шесть… — сосчитал я. — Всего шесть. А я-то думал, их будет целая лавина!»

Передний танк приостановился, на конце его пушки сверкнула бледная звездочка, с треском разорвался воздух, и тотчас выстрелил танк, идущий сзади.

«Туп-п… ах!.. Туп-п… ах!..»

Я не видел, куда попадали снаряды, потому что пространство позади ячейки закрывал куст. Я слышал только короткие разрывы за нашими спинами. Танки снова двинулись вперед и снова приостановились.

«Туп-п… з-зиу!..» — прошел над нашими головами снаряд. «А-ах!» — разорвалось сзади.

Задний танк развернул башню и опустил хобот орудия. Смерч дыма, песка и щебня взвился у будки путевого поста, крыша домика перекосилась, дверь, сорванная с петель, отлетела далеко в сторону.

«А-ах!.. А-ах!..» — грянули одновременно еще два взрыва, подняв в воздух большой куст боярышника на обочине дороги и разметав штабель просмоленных шпал у насыпи.

«А наши молчат, — пронеслось в голове. — Почему наши молчат?..»

Снаряд ударил в кривую дикую яблоню, которая как ориентир торчала недалеко от того места, где начинались ячейки взвода.

И тут я понял, что танкисты не видят хорошо замаскированных позиций наших пушек, они только догадываются, что здесь может быть организована оборона, и ведут слепой, прощупывающий огонь по долине, А наши, видимо, не хотят обнаруживать себя раньше времени.

Так, обстреливая каждый валун, каждую группу кустов, танки продвинулись метров на двести. Теперь их хорошо можно было рассмотреть. У переднего была откинута крышка башенного люка, и из башни, высунувшись по плечи, выглядывал танкист в черном шлеме. Крышка прикрывала его спереди, как щит. Сбоку на башне чернел крест, обведенный белой каймой. На лобовой броне, под пушкой, слева, из полукруглого выступа торчал короткий пулеметный ствол.

— Ага, вот они где, — сказал Вася, который вместе со мной выглядывал из-за бровки бруствера. — Только еще далеко…

Травянисто-зеленые фигурки пехотинцев короткими перебежками двигались по обочине кювета, густо заросшего низкорослыми кустами. Я бы заметил их раньше, если бы перевел взгляд на обочину шоссе. Но я все время смотрел на танки. Как загипнотизированный, я не мог оторвать от них глаз.

«Туп-п… Туп-п…»

«3-зиу…»

Снаряды ушли куда-то к Тереку.

Неожиданно в гулкие удары танковых пушек ворвались новые резкие хлопки, и на шоссе все изменилось.

Танкист головного танка нырнул внутрь башни. Люк захлопнулся. Танк рывком прибавил скорость и помчался в сторону Эльхотова. За ним таким же прыжком ринулся второй. Остальные один за одним повернули на восток, скатились с дороги и исчезли из виду. Их загородила от нас железнодорожная насыпь, И сразу же загремела вся долина.

«Тах… Та-та-тах!.. Тиу… Ти-у», — прошли над нашими головами то ли осколки, то ли снаряды, и мы вжались в землю, врыв в нее руки, припав к ней лицами, Потом снова, как по команде, выглянули за бруствер.

Бой шел за насыпью, Время от времени там что-то оглушительно рвалось, взвивались вверх серые дымовые вихри, ветер нес оттуда запахи жженой кинопленки и горелой стали, а перед глазами все так же белела пустынная лента шоссе и стояли равнодушные ко всему горы, покрытые темными пятнами кустов.

…Куда же пропали проклятые пехотинцы? Я до ломоты в глазах вглядываюсь в зеленый бордюр кювета, но там ничего нет. Никакого движения. Солдаты будто растворились в зелени… Какого черта наши не открыли по ним огонь? Чего выжидали?..

Сзади что-то гулко лопнуло, будто разнесло огромную бочку.

Оглянувшись, я увидел, как головной танк, про который я совсем забыл, круто развернулся на месте, словно в на какого-то чудовищного вальса, и замер, припав на один бок. Его пушка обвисла, уставившись хоботом в землю.

Что такое? Неужели подбит?

Да, кажется… И не кажется, а совершенно точно! Из кормы танка поднимаются маслянисто-черные клубы дыма, которые с каждым мгновеньем становятся все гуще.

Сердце у меня подпрыгивает. Ура! Молодцы артиллеристы! Какие молодцы! Вот тебе и сорокапятки, похожие на модели настоящих пушек!.. Мне хочется вскочить на бруствер и закричать от радости. Но тут я замечаю, что второй танк, шедший следом за подбитым, с ходу переваливается через кювет и идет прямо к линии наших ячеек.

В тыл! Мать честная!..

Противно дрябнут руки и ноги. Мелкими пупырышками, как от озноба, покрываются плечи. Каких-нибудь двести метров отделяют его от нас. Он может в два счета расстрелять нашу оборону или отутюжить нас гусеницами. Он идет зигзагами, резко разворачиваясь то вправо, то влево, и пушка его часто вспыхивает выстрелами. Иногда из лобовой брони голубоватыми струнами вытягиваются трассы пулеметных очередей.