Борис Орлов - Судьба — солдатская

Зоммер, чуть побледнев, холодно ответил:

— Для меня это неожиданно и ново. Она, а я ее знаю почти полгода, никогда не говорила, что состоит в их партии. Больше, она хотела, по-моему, вступать, но потом раздумала. В общем, что-то ей помешало сделать этот шаг. — Он на минуту смолк: пытался понять, что сказала при допросе Соня о нем. Посмотрев на эсэсовца, проговорил: — Господин штурмбанфюрер, я просил бы не называть ее моей невестой. Об этом, кстати, я сообщал ранее. Она может обо мне думать что ей угодно. Для этого у ней есть своя голова и свой язык. Я же решил твердо… Раз я немец… Зачем мне смешивать кровь?! Посудите, разве я не прав?

— Говорите вы правильно, — сухо вымолвил задумчиво глядевший в окно Фасбиндер, — но она могла быть по убеждению большевичка. И этого вы не могли не видеть, живя с ней.

— Убеждения проявляются в делах, господин Фасбиндер, а она… Она работала, как все работали. Должности никакой не занимала. Рабочей была. В разговорах тоже политики не касалась, а касалась, так говорила о том, что все… От этого никуда не денешься. Власть есть власть.

— Вы ее не защищайте, — сказал, поднявшись и выйдя из-за стола, штурмбанфюрер. — Себя она будет защищать сама. Вы себя защищайте!

«Не может быть, чтобы она что-то сказала. Она — сильная, твердая… Такие не предают», — подумал, начав волноваться, Зоммер и ответил:

— Я убежден, что обо мне она не может сказать ничего плохого. И о ней мне нечего сказать компрометирующего, — и поглядел в глаза штурмбанфюрера, — разве лишь то, что она… русская.

В эти минуты Зоммер думал только о том, чтобы не проговориться, правильно играть свою роль, сказать то, что облегчило бы участь Сони и не навлекло опасности на него. Не спрашивал он, на чем попалась Соня и где она теперь, что ее ожидает, умышленно, чтобы не навлечь на себя подозрения.

Штурмбанфюрер, заложив толстые руки за спину, отмеривал по кабинету шаги; полный, плечистый и крепкий, он походил сейчас не на военного, а на палача, только что спустившегося с эшафота. Фасбиндер, оторвавшись от окна, откровенно изучал Зоммера. Глаза его как остановились на лице Федора, так и замерли — он разгадывал самим же составленный ребус. Но враждебности в его взгляде не было: так смотрят часто наторелые лаборанты на подопытного кролика, который еще в полном здравии сидит на столе, но которому предстоит тут умереть.

Штурмбанфюрер наконец остановился. Сказал:

— Против вас, господин Зоммер, нет показаний. Мы рады, если это действительно так, что вы, немец-колонист, не спутались, вернее, не дали себя опутать этим бандитам. — Он помолчал, вглядывался опять в Зоммера, изучал его реакцию; продолжил, садясь уже за стол: — Вы должны помочь гестапо до конца узнать все у этой девки. Я вам устрою с ней встречу.

— Я… попробую, — тихо вымолвил Зоммер, перестав совсем понимать, на чем схватили Соню; добавил: — А если она… невиновна? Если это… ошибка, недоразумение?

— У гестапо, господин Зоммер, не бывает ошибок, — вставил Фасбиндер.

— У нас, — подхватил штурмбанфюрер, — все четко. Мы исходим из факта, а не из эмоций… Мать ее допросили и выпустили, потому что она просто безграмотная старуха и ничего не знает, хоть на допросе и дерзко ответила: «Раз дочь моя враг вам, значит, я хорошая была мать, потому как грешно детям не любить родную землю», — и он озлобленно засмеялся, поглядев на Фасбиндера: — Тут, видите ли, предки ее лежат. Видали?! Старая ведьма!

— Хорошо, — сказал Зоммер, похвалив в душе Соню и ее мать, — раз надо, я попробую помочь… Только не знаю, как у меня получится. Никогда не умел выпытывать. — И, поднявшись, произнес для весомости фразу, слышанную где-то от гитлеровцев: — Не знал, что дрянь девка. — Помялся, заговорил заискивающе: — А позвольте узнать, что за улики имеются против нее? Насколько мне известно, она ни к кому не ходила и к ней никто не ходил, кроме… — Зоммер посмотрел на бесстрастно уставившегося в пол Фасбиндера, — вот этой, как ее, Морозовой. И то… последний ее визит, как известно господину обер-штурмфюреру, был весьма сомнителен.

Фасбиндер деланно забросил ногу за ногу и чмокнул языком, намереваясь, видно, что-то сказать. Но его опередил штурмбанфюрер:

— Это вам не важно знать, — произнес он. — Имейте в виду только одно: к ней применяется допрос жесткий, Не раскисните.

Он начал звонить по телефону. Просил, чтобы Соню «приготовили» в отдельной комнате. Зоммеру, когда положил трубку, сказал даже чересчур любезно:

— Вы можете обещать: мы сохраним ей жизнь, если она будет благоразумна. Скажите, мы даруем ей свободу. Что угодно обещайте, только развяжите ей язык…

Зоммер вошел в комнату с невысоким зарешеченным окном, мрачную и холодную. В глаза сразу же бросились серые стены, светлый, в темных пятнах (не поймешь от чего) топчан, пустой стол, каких было много в наших канцеляриях. Справа, у стены, на стуле он увидел сидевшую женщину. Зоммер остановился. Уже по контуру плеч и по привычке держать голову, чуть свесив, он и узнал в женщине Соню. Она была в сером платье, которое одно и осталось у нее после первых немецких постояльцев.

Глаза медленно привыкали к полумраку. Стали различать порванное на спине платье. Рука ниже локтя вся в ссадинах и кровоподтеках… Зоммер боязливо прикоснулся к плечу Сони. Она инстинктивно отшатнулась. Повернулась к нему, и он увидел ее лицо с разбитой щекой и синяком под глазом. Неожиданно Соня выбросила ему навстречу руки с растопыренными вздутыми и красными вокруг ногтей пальцами, отшатнулась. Будто говорила: не подходи, вон, прочь! Зоммер сразу понял, что она, как и он, играет свою, неизвестную ему роль и что правды гестаповцам она не говорила.

— Сопя, — бледнея, сказал он, а сам, не мигая, смотрел на ее искусанные, вздувшиеся губы. — Это я.

В полуоткрытую дверь вошел солдат и, взяв из-за стола стул, поставил его возле Сони. Ушел, прикрыв дверь. Какую-то долю времени Зоммер колебался, а потом, пододвинув стул вплотную к Сониному, сел.

Теперь Соня уже глядела на него. Ее усталый, остановившийся взгляд молил о чем-то. Зоммера, представившего, что она здесь вытерпела, охватила мелкая дрожь. Стараясь овладеть собой, он мигнул ей. Опустив голову, проговорил, произнося слова, как мог, холоднее:

— Я пришел к тебе, как друг. Если ты доверяешь мне, ты расскажешь все, как это случилось. Власти, если ты сознаешься, гарантируют тебе жизнь и свободу.

Соня вдруг привалилась к нему. Ее губы почти коснулись его уха. Застучав об пол ногами, она торопливо зашептала:

— Нас подслушивают. Положи в дупло ветлы у Псковы́ записку: «Шилов провокатор. Звездочка». — И уточнила: — От Вали к нам четвертый дом. У самой речки.

Соня хотела сказать что-то еще — может, кто придет за запиской. Но вбежавший на шум гестаповец заорал на Зоммера по-немецки: