Борис Орлов - Судьба — солдатская

— Попрощаемся, — сказал он, протянув Соне руку. — Когда теперь встретимся? Долго еще, может, не встретимся… Береги себя, а если случится что… — и не договорил, потянувшись к ее щеке вздрагивающими седыми усами.

Они троекратно поцеловались.

Соня из сеней смотрела на уходящего Морозова и все старалась угадать смысл недосказанных им слов. А смысл был простой: предполагая, что наши войска могут оставить и Псков, Спиридон Ильич хотел намекнуть Соне, что случиться может всякое и ко всему нужно быть готовой, даже к смерти.

Последняя явка находилась в Завеличье. Надо было по мосту перейти на тот берег реки Великой и там, пройдя немного по Рижскому шоссе, свернуть в сторону. Путь не короткий. Спиридон Ильич посмотрел на спускающееся к горизонту солнце и ускорил шаг.

Когда заходил на мост, его остановили военные. Младший сержант с самозарядной винтовкой, загородив дорогу, потребовал документы. Морозов показал полученный в райкоме пропуск, и тот разрешил ему идти дальше.

— А что это собираются делать? — глянув на бойцов, спускавших под мост ящики, спросил он младшего сержанта. — Взрывать?

— Взрывать, что еще, — ответил тот грубовато и добавил с горечью в голосе: — Жмет немец. Что же, мосты ему оставлять, что ли?

Морозов пошел было дальше, но увидел, как за рекой Великой, приближаясь к мосту, по дороге змеится широким потоком серая масса солдат. «Отступают», — зашлось сердце. А людской поток, заполняя пролеты, наползал на мост, угрожая схватить и понести Морозова обратно, с собою.

Он заспешил. Поравнявшись с устало шагающим впереди колонны майором, прижался к перилам. С трудом пробирался вперед. Навстречу шли оборванные, в грязном обмундировании, перебинтованные, изнуренные переходом и боями, небритые люди. Они катили пушки, несли на плечах полуразобранные «максимы», стволы и плиты от минометов. Под поклажей гнулись спины. Усталые глаза глядели угрюмо, жестко.

У Спиридона Ильича засосало под ложечкой. На душе стало одиноко и горько. И он почему-то понял, что партизанить обязательно придется. То, что раньше было для него теоретическим предположением, сейчас показалось неизбежностью. Гитлеровцы возьмут город и пойдут дальше. Где их остановят, было для него загадкой. Опасность, которую несло фашистское нашествие и о которой так ясно было сказано в Обращении Сталина к народу, приняла для него живой, конкретный облик.

Он почти перешел мост и неожиданно остановился. «А стоит ли туда идти? — рассудил Морозов. — Прошляюсь тут, а вдруг как гитлеровцы жиманут? И до Вешкина не доберусь… Где тогда людей своих сыщу? Разбегутся, а то в леса уйдут, и останусь, как бобыль».

Так, в колебаниях, он двинулся дальше. Глаза то и дело пробегали по лицам двигающихся навстречу бойцов и командиров.

Где-то уже за мостом Морозов, сойдя с дороги, снова остановился. Мимо лошадь тянула семидесятишестимиллиметровую пушку. За ней, рассыпав строй, шли солдаты, а за ними — артиллеристы; ухватившись за лафет, они катили такую же, как впереди, пушку сами. Спиридон Ильич подумал: «Или лошадей поубивало?» — и снова направился вперед. На месте, где надо было сворачивать, он опять стал. Мимо в крайнем ряду солдатской колонны проходил рослый крепкий парень с наискось перебинтованной головой. На широких мускулистых плечах он нес станину от пулемета «максим». Станина пригибала солдата и делала его как бы сутулым. Но все равно чем-то уж очень знакомым пахнуло на Спиридона Ильича. Вглядевшись в лицо солдату, Морозов вдруг крикнул:

— Петр! Петр! — И бросился к нему.

Это был действительно Петр.

Окинув Морозова дрогнувшим взглядом, он мучительно улыбнулся. Передав станину Сутину, вышел из строя и протянул Спиридону Ильичу руку. Пошел, стараясь идти в ногу с ним, сбоку колонны.

Спиридон Ильич теперь твердо решил не идти на явку, а ехать прямо в Вешкино. Встрече он по-отцовски обрадовался и шел, если бы посмотреть на них со стороны, будто провожал сына на тяжелое, нужное дело.

Заговорили они, только когда оказались у моста. Спиридон Ильич, заметив: хорошо, мол, что он, Петр, не тяжело ранен, — спросил, что же случилось с его, Морозова, семьей? Петр рассказал. Выслушав, Спиридон Ильич упрекнул его за малодушие — не смог, дескать, рассказать в Вешкине? — и проговорил:

— Так что Валюша в Луге, думаю я. Если бы не так, ты бы ее на шоссе или около него нашел.

Петр промолчал. Тихо сказал — через паузу:

— Вот, топаем… — И голос его упал до полушепота: — Дрались, как звери, и вдруг приказ: отходить. Оказывается, где-то южнее, под Островом, что ли, враг прорвал оборону и держаться дальше стало бессмысленным. Так и сказал наш Буров: «Приказ получен. Никаких разговорчиков. Вы что, в окружение хотели бы попасть?! Гитлеровцы на Порхово идут, нас с юга обходят!..»

Перешли мост через Великую. За Довмонтовым городом колонна, свернув вправо от белокаменных стен Крома к проспекту, ускорила шаг… Возле проулка, который вел к дому Морозовых, Спиридон Ильич, уже успокоившийся и переставший думать о семье, понял: надо прощаться. Подав руку, остановил Петра. Чеботарев, нахмурившись, проговорил:

— Вы Федора Зоммера помните? Это товарищ Сони… еще Первое мая у вас справляли… пел который? — И через паузу, проглотив слюну: — Ну так вот, он остался там, на УРе… прикрывают наш отход… может, и в живых уж нет парня. — И смолк.

Молчал, скорбно поглядывая в лицо Петру, и Морозов. А мимо шли и шли солдаты. Наконец Спиридон Ильич потянулся к Петру, чтобы поцеловать его на прощание. Расцеловались. Легонько толкнув Петра — иди-де, твои далеко ушли, — Валин отец попятился в сторону, к тротуару. С тротуара крикнул, стараясь, чтобы в голосе не было грустинки:

— Воюй! Будем ждать… Любили тебя и любим! Прощай!

Петр невесело улыбнулся, сделал ему прощальный взмах рукою и, не оборачиваясь, пошел — широко шагая, опережая идущих в колонне бойцов.

Спиридон Ильич с глубокой печалью глядел в спину Чеботареву. Когда Петр, нагнав своих, исчез в колонне, Морозов вытер тыльной стороной ладони заслезившиеся глаза, кашлянул и направился, стараясь идти быстрей, к своему дому, чтобы взять вещевой мешок, винтовку и поспешить в отряд.

Брезжил рассвет. С запада ползло, заволакивая небо, тяжелое черное облако.

Зоммер, сойдя с шоссе вблизи Завеличья, остановился, снял с плеча тело пулемета «максим» и бережно опустил его на запыленные жирные листья подорожника. Устало выпрямившись, стянул на лоб пилотку, вытер ею потное, грязное лицо и посмотрел на облако. Посмотрел и подумал, что так же вот, как оно, неторопливо ползут сейчас от УРа сюда, к Пскову, гитлеровские части. Снова надев пилотку, глянул вперед, на замерший в предутренней тишине город, и представил, как на том берегу реки Великой торопливо окапывается, готовясь к новой жестокой схватке с врагом, родной полк.