Борис Орлов - Судьба — солдатская

На востоке чуть занимался рассвет. Солнца еще не было видно, но лучи его вот-вот должны были вырваться из-за горизонта и облить светом землю. Постепенно поднимаясь, оно из раскаленного докрасна станет светлым-светлым и начнет палить. И не будет от жары спасу.

Морозов, выйдя на лужайку перед избушкой, так и подумал о солнце. Сбивая с травы прозрачные росинки, направился к Печатнику, который в стороне, присев на корточки, возился с холщовым мешком. В мешке лежали бутылка с типографской краской и шрифт, захваченные им из типографии, когда он убегал в леса. Морозов глядел на тощую фигуру Печатника, на его непропорционально большую голову и улыбался, покручивая кончики усов: «Опять старая история». Подошел.

— Что ты его прячешь? От кого? — спросил он Печатника и кивнул на мешок со шрифтом.

Тот поднял голову и очень серьезно ответил:

— Не прячу я, товарищ Мороз, а просматриваю, а спрячу после этого, А не прятать нельзя: уйдем на задание, а сюда вдруг как фашисты нагрянут… Ну и заберут. А шрифт — это невообразимая ценность для нас. Может, еще пригодится.

— Так тебе и пригодится, — сказал Спиридон Ильич и отошел, посматривая, как готовятся люди к выходу на операцию. Прикинул в уме, а не попробовать ли действительно оттиснуть что-то наподобие листовки. Поглядел на разговаривавшего с бойцами Вылегжанина. Жалко стало, что нет в отряде приемника. «Слушали бы сейчас, что на фронте делается. Немцы с толку сбивают: «Москву вот-вот возьмем, Ленинград, глядите, падет…» Дураки безмозглые! Да разве нас этим запугаешь? Вон Наполеон тоже Москву брал», — Морозов тяжело вздохнул — понимал: радости пока от того, как складываются дела на фронте, нет никакой и еще не видно, что будет завтра, может, и хуже будет.

Печатник ушел в кусты прятать мешок со шрифтом. Спиридону Ильичу вспомнилось, как попал в отряд Печатник. Встретили они его в лесу с молодым эстонцем, которого Печатник, да и другие теперь так Эстонцем и зовут. У них была на двоих одна двустволка, шрифт и ни крошки хлеба, так как убегали из Пскова они спешно, на глазах переправлявшихся через реку Великую гитлеровцев. Парни без опыта, они побродили по незнакомой округе да и пали духом. На что Печатник — остряк, а и тот поугрюмел. Встрече с отрядом они несказанно обрадовались. Морозов, глядя на них, с затаенной болью подумал тогда о своей Валюше: «Что с тобой? Где ты сейчас? Может, и не в Луге вовсе, а так же вот, как они, мечешься?»

Печатник вернулся минут через десять. Подойдя к Спиридону Ильичу, он сказал, указывая рукой на вершину далекой березы:

— Вон под ней в кусты положил и мохом притрусил. — Он всегда сообщал Морозову, куда положил шрифты, так как думал: одного убьют — другой будет знать, где их найти.

Он отошел от Спиридона Ильича к Фортэ, который прощупывал пальцами траву вокруг себя.

— Что потерял, Кооператор? — услышал Морозов веселый голос Печатника.

Фортэ искал пенсне — свалилось с носа.

— Однако ты до того слеп, — посмотрев на него с усмешкой, сказал Печатник, — что тебя бы и на улицу одного не надо было пускать, а ты еще… партизанишь, — и поднял пенсне, которое лежало на виду.

— Слеп-то я слеп, да у меня ведь близорукость. Говорят, она к старости пройдет. Ослабнет мышца, и пройдет, — надевая пенсне, шутливо проговорил Фортэ.

— Здоров ты, вот мышца-то и не ослабевает, — нашелся Печатник.

— Не задумывался о причине. Не на ком проверить эту мышцу-то, — и они оба рассмеялись.

«Ну и шельма!» — простодушно, по-отцовски подумал Морозов о Печатнике и отвернулся.

Послав на условленное место бойца, который должен был там ждать возвращения направленного в Псков связного, он приказал людям идти завтракать.

Позавтракав, отряд вышел на «промысел». В головном дозоре были Печатник и Эстонец. На некотором удалении от них вытянулся цепочкой отряд. Морозов думал, что бродят они вслепую: «Агентурную сеть бы создать, вот тогда каждый «промысел» давал бы результат».

Вышли к опушке леса. На лугу, возле стогов сена, чернели четыре немецкие машины. Крестьяне кидали вилами в кузова сено, а солдаты, став поодаль, покрикивали на них на чужом, грубом языке. Спиридон Ильич окинул взглядом местность и подумал, что все-таки отряду квартировать в этих краях опасно. «Глухих лесов мало. — И вспыхнула в нем идея уйти в леса за Плюссу: — Там хоть далековато будет ходить на «промыслы», зато леса надежные, если все меры соблюдать».

Решили устроить немцам засаду.

Попятились в сосновый бор. Добрались по лесу до проселка, петляющего вдоль опушки, где должны были проехать с сеном немцы.

— Давайте так, — распределяя бойцов, заговорил Морозов. — Нас мало, а тех… два десятка. Получается — два на каждого. Значит… — и стал объяснять, кто в какого немца стрелять будет, если те растянутся. — Автоматчикам и пулемету по группам бить. — И к безоружному Анохину: — Не зевай. Тут тебе будут и автомат и патроны.

Залегли цепочкой — в кустах и разнотравье.

Ждали с час, не меньше. Стало наконец слышно урчание моторов. Вскоре показались и машины. Шли они медленно, впритык одна к другой. Между ними и опушкой леса, подгоняемые окриками солдат, двигались, заслоняя от партизан немцев, крестьяне и крестьянки. Часть солдат шла по другую сторону машин. «Вот гады! — не стерпел, глядя на это, Морозов, по автоматной очереди которого все должны были открыть огонь, и стал думать, как поступить: — Не стрелять же по своим!»

Когда машины с сеном скрылись за соснами, Морозов поднялся. Пощипывая кончик бородки, он озлобленно глядел на свой трофейный автомат, думал: «Значит, все-таки припекает наш брат эту сволотню, раз такую тактику начали применять… Ну подождите!»

Бойцы, сбившись в кучку, откровенно жалели, что все так получилось. Печатник говорил:

— Нам надо перевооружаться. Свои патроны скоро кончатся, а где их добудешь… Надо немецким всем вооружиться. Да и гранат вот почти нет у нас. Я подумал: было бы побольше гранат — закидали бы их все равно. Крестьяне бы в лес кинулись, а гитлеровцы… кто куда.

— О перевооружении ты, Печатник, правильно говоришь, — вмешался в разговор комиссар, — а вот о конкретном случае… не того, недопонимаешь, хоть и в печати работал. Пойми, всех их нам не убить бы было, а они потом… Они потом с этих беззащитных десять шкур спустят, а крестьяне на нас же через это и зло затаят. Скажут: «Не могли выбрать другого случая».

Углубились в лес.

Было часов двенадцать, когда они вышли на опушку соснового бора. Впереди за рожью серела, маяча над землей широкими избами, деревушка без немцев. В ней выпросили у крестьян продуктов. Те дали. В придачу кто-то из них принес выпотрошенного барана с неободранной шкурой.

По дороге в лагерь из головы Спиридона Ильича не выходила эта деревушка.