Константин Рогов - Годы

— Как его фамилия?

— Говорит, что он подполковник, а фамилия Лукьяненко.

— Передайте ему трубку.

В трубке послышался голос Лукьяненко:

— Рогов! Это я, Лукьяненко! Вызволяй!

Я приказал отправить подполковника ко мне и его привели, когда уже рассвело, и был он в весьма неприглядном виде. Я приказал Козлову обеспечить подполковника всем необходимым для приведения его в порядок, а затем покормил с неизбежными «сто» к еде.

— Ну, рассказывай, как ты попал на «ту» сторону, ты же уехал в 333-ю дивизию?

— Я в 333-ю, а она, вслед за 255-й, на усиление соседа справа. А там её растрепали в пух и прах. — И Лукьяненко рассказал о событиях тех дней, когда он был начальником штаба 333-й стрелковой дивизии.

— Рогов, будь другом, — неожиданно попросил подполковник, — не сообщай обо мне в штаб армии. Я побуду у тебя несколько дней, а потом сам…

Уже после войны, в 1947 году, я встретил полковника Лукьяненко на сборах командиров полков в Прикарпатском военном округе в городе Львове. Он так отрекомендовал меня своим сослуживцам:

— Это тот бывший майор, что спас меня в 1942-м году!

Соседом справа у 228-й на Донце была 2-я гвардейская стрелковая дивизия 3-его гвардейского корпуса. Вскоре и 228-я перешла в подчинение третьего корпуса и командование дивизии ждало приезда нового комкора.

Я вышел на окраину Гундоровки встречать командира корпуса, Гундоровка стоит на высоте, и увидел идущую, странно знакомую «эмку», из окна которой выглядывал расплывшийся в улыбке капитан Шалоплут! Ну, коли адъютант тут, то его начальник, генерал Замерцев, и есть комкор-3.

Гвардии генерал-майор И. Т. Замерцев, выслушав мой доклад о боевой обстановке и задаче, выполняемой дивизией, начал расспрашивать подошедшего полковника Дементьева Н. И. о состоянии и нуждах дивизии. Он сделал несколько замечаний и проинформировал нас о том, что враг захватил небольшой плацдарм на правом берегу Донца у Белой Калитвы.

— Э-э, — подумал я, скверные дела! Как бы не оказались мы в котле. Хорошо если догадаются вовремя отвести нас.

Фашистское командование стремилось тогда отрезать пути отхода всем советским войскам, находившимся в районе среднего Дона, а затем и находившимся в Донбассе. И вот враг занял Белую Калитву, которая в 40 километрах юго-восточнее Каменска, по сути у нас за спиной.

Комкор очень скоро засобирался уезжать, и его проводили до машины. Иван Терентьевич успел со мной поговорить частным порядком, поинтересовался моими делами и взаимоотношениями с комдивом и комиссаром дивизии. Взаимоотношения были хорошими, и я об этом сразу сказал генералу.

— Успел уже привыкнуть? — спросил он.

— За неделю трудно привыкнуть, ответил я.

Командир корпуса сел в машину, но ещё продолжал разговор с полковником Дементьевым. В это время Шалоплут шепнул мне:

— Пропал начальник штаба 2-й гвардейской дивизии подполковник Циппель. Если он не вернётся, вы станете гвардейцем. Мы уже беседовали с товарищем генералом на эту тему!

15 или 16 июля, точно не помню, 228-я стрелковая дивизия получила приказ, как, впрочем, и весь фронт, начать отход на юг, в направлении Красный Сулин — Шахты. По «идее» войска должны были использовать ночи, чтобы обеспечить скрытность и безопасность себя от ударов авиации противника. Рубежи суточных отходов назначались в сорок и более километров. Это требовало большого напряжения сил.

Как на грех, в первый же переход разразилась сильная гроза и дороги размокли. В результате на первый рубеж отхода части дивизии опоздали. А коли опоздали, то на дневной отдых времени оставалось поменьше. А тут ещё приказ, который требовал, чтобы на промежуточных рубежах части закапывались в землю, готовили рубежи для отпора врагу, если он попытается атаковать. Тут уже было или не до отдыха, или не до копания окопов. Через несколько дней стало и не до того, и не до другого, стали уставать, опаздывать и разбредаться, стремясь обезопасить себя от участившихся налётов авиации противника. Появились отстающие. Нет, появились, это не то слово, в подразделениях стали недосчитываться людей, более слабые отставали.

За мной была закреплена автомашина ГАЗ-АА с шофером Кариным Иваном. Чтобы преодолеть 40 километров мне требовалось не более полутора часа. А вот пехота преодолевала это же расстояние за 10–12 часов, за переход по жаре до нельзя изматываясь и обессиливая. Затем начинала копать! Зато немцы не тратили на это ни капельки сил, подъедут свеженькие, издали постреляют, подразнят, можно сказать. И невольно у красноармейцев возникает мысль, о том, а почему это немец на автомашинах, а мы? Почему немцы только «дразнились»? А не было им смысла нас подгонять.

Со мной ездил мой гость подполковник Лукьяненко, ординарец Козлов и, конечно, комиссар штаба Герасимов. С Герасимовым я намаялся, тот почти всё время был пьяным! Я удивлялся, вот остановимся в поле в дали от населённых пунктов на 10–15 минут, а только что проспавшийся Герасимов, снова пьян. Потом я нашёл под сеном в кузове машины канистру коньяка. Где Герасимов раздобыл коньяк, осталось неизвестным. Я вылил коньяк, сгоряча, и Герасимов долго дулся на меня и всё допытывался, а неужели мне не жалко было вылить коньяк, целых 15 литров? И штабники такое моё решение не одобрили. И были правы, в общем.

— А если ты пьяным заснёшь где-то под копной, а мы уедем? Кого спросит «Смерш»: почему оставили комиссара штаба на территории врага? — ответил я.

Где-то юго-западнее Лихой 228-я стрелковая дивизия вышла к железной дороге и далее шла вблизи неё. После прошедшего ливня дороги, конечно, высохли, стояла жара. Но к железной дороге мы шли по грязи. Шли и мы с Лукьяненко. Автомашина иногда использовалась для срочных медицинских надобностей. И хозяйственных надобностей тоже, ничего не поделаешь, автотранспорта не хватало.

У железной дороги слилось несколько потоков отходящих войск, и подразделения смешались с соседями.

Это произошло на небольшом разъезде. Вернее вблизи него, где разместился полевой интендантский склад «на грунте», так что его содержимое было видно всем. Здесь находились тысячи комплектов обмундирования и сапог, в том числе сотни пар хромовых. Немцы шли за нами по пятам и были в 5–6 километрах, а начальник склада не имел указаний, что делать с имуществом. Те бойцы, которые имели порванное обмундирование с разбитые сапоги, не могли пройти мимо такого добра, и просили начальника склада выдать им новое.

— Товарищи, не могу я так просто раздавать государственное имущество. Оно на моей ответственности! Может быть подан автотранспорт.

— Какой автотранспорт? — кричали красноармейцы. — Немцы рядом, а вы… как собака на сене. Или хотите, чтобы фашистам досталось?