Константин Рогов - Годы

Я вмешался:

— Раздавайте, товарищ интендант 2-го ранга!

— А вы кто такой?

Я назвался.

— Ну ладно, — решился интендант, — была, не была! Берите, кто что хочет. А вас, товарищи майор и подполковник, прошу подписать акт. Хорошо бы и печать поставить.

— Ладно, будет и печать, — пообещал я.

Однако немцы не заставили себя ждать, и почти всё имущество пришлось сжечь.

К железнодорожной станции Зверево штаб 228-й дивизии подъехал по хорошо укатанной подсохшей дороге, когда на станции уже раздавались взрывы. Военные железнодорожники подрывали стрелки и другие объекты. Пристанционный посёлок и окружающая степь были пустынными. Наши войска шли здесь несколько восточнее, спрямляя путь. Ещё через сутки мы, через Черенково и шахтёрский город Красный Сулин, переместились к станции Горной.

Как уже упоминалось, полосу для отхода, промежуточные рубежи и места командных пунктов (КП) были расписаны высшим штабом вплоть до реки Дон. Одним из таких промежуточных рубежей была река Кундрочья, с КП для нас в районе станции Горной. Прибыли мы на этот КП во второй половине дня, надеясь так же спокойно пересидеть оставшуюся часть дня и ночь, как и в предыдущие дни. Противник, собственно говоря, пока нашу дивизию особенно не донимал. Его главные силы шли восточнее.

Но мы предполагали, а немцы располагали! Едва штабники успели расположиться в молодом леске, который рос по обе стороны железной дороги, как налетела вражеская авиация и стала бомбить стоявший здесь товарный поезд, оказавшийся эшелоном с боеприпасами. Загорелись вагоны и ружейные патроны, нагревшись, стали стрелять поодиночке и пачками. От разрывов ручных гранат, высоко вверх и в стороны брызгами летели горящие кусочки дерева и… чёрт его знает ещё чего! Постепенно загорелся весь состав.

Вражеская авиация в этот день густо заполнила всё небо, но особенно она неистовствовала восточнее Горной, где находилась главная масса наших войск. Часов около четырёх небольшая группа вражеских пикировщиков нацелилась, казалось, на район стоянки штаба дивизии. Но объект её атаки оказался несколько южнее, и вскоре оттуда послышались выстрелы малокалиберной зенитной пушки. Это заинтересовало меня, и я вышел на опушку леска, посмотреть на кого напали фашисты и, на всякий случай, осмотреться. На всякий случай…

Жертвой пикировщиков был стоявший неподалёку бронепоезд без паровоза. Для чего он стоял там?

Решив, что бережённого бог бережёт, я внимательно осмотрел местность и определил возможные пути отхода штаба. Вернувшись в штаб, а штаб стоял восточнее железной дороги, я увидел только что вернувшуюся автомашину, на которой оперативный дежурный старший лейтенант Рябинкин, дивизионный топограф, возил пакет с боевым донесением в штаб 3-го гвардейского корпуса. Рябинкин был возбуждён и, размахивая руками, взахлёб, рассказывал окружавшим его товарищам:

— Только мы выехали из штаба корпуса, откуда не возьмись, немецкий самолёт. Залетел спереди и на нас! Да с пулемёта! Чуть не попал, гад! Вылез я из кабины и смотрю. А он повернулся и снова на нас. Шофер жмёт вовсю, а потом, раз и на все тормоза. «Фриц» промазал. Шесть раз пикировал, да только не на тех напал!

Слушатели оживлённо сопереживали.

Старший лейтенант Рябинкин Дмитрий Алексеевич, мягкий, застенчивый и немного вяловатый, представлялся многим человеком, про которого говорят — «ни рыба, ни мясо». Но сейчас он выглядел по-иному. Иногда человек сам не знает, на что он способен, и в определённой обстановке сам себя открывает. Отправляясь в штаб корпуса, Рябинкин брал пакет с таким несчастным видом, точно я посылал его на смерть, и посылал незаслуженно! Он даже пытался отнекиваться. А его товарищи, работники штаба, своим авторитетом пытались помочь Рябинкину избежать поездки. Но не Рябинкин, так другой. Очередь-то была его!

Постепенно центр воздушных атак противника приближался всё ближе к месту расположения штаба. К сожалению, наблюдение в ту сторону было ограниченным из-за условий местности. Вскоре в наш лесок со всех сторон стали стекаться одиночные бойцы и небольшие группы. А потом, совсем близко, послышались выстрелы танковых пушек и пулемётная трескотня. На лесок также навалилась немецкая авиация и стала обстреливать его пушечно-пулемётным огнём с низких высот.

Шум, дым, огонь! Эту суматоху увеличивал продолжавший гореть и взрываться эшелон с боеприпасами. Танки противника вышли непосредственно к штабу и начали расстреливать в упор и давить гусеницами штабные автомобили. Весь немногочисленный личный состав штаба и управления, спасаясь от танков, перебрался через железную дорогу. Как раз здесь изгибавшееся полотно железной дороги проходило хоть и в неглубокой, но с крутыми откосами, выемке. Немецким танкам было оказано сопротивление и, поэтому, они действовали нерешительно. К начальнику связи дивизии майору Денежкину А. Л., находившемуся со своей радиостанцией, смонтированной на автомашине, стоявшей отдельно от остальных машин подошли два сержанта, командиры 45-мм пушек из 779 стрелкового полка подполковника Черкесова.

— Что нам делать, товарищ майор? У нас осталось по три снаряда. Неприкосновенных.

— Видите танки? — показал рукой Денежкин, долгое время служивший в артиллерийском полку: — Оставьте по одному снаряду, а остальными подбить по два танка. А потом галопом на Шахты.

Подбили не четыре, а три танка. Четырмя выстрелами! Молодцы, сибиряки!

Под прикрытием пушечных выстрелов майор сумел вывести свою радиостанцию и ещё несколько машин. И пушки ушли, целыми и невредимыми!

Немецкие лётчики нахальничали и ходили «по головам» отступавших, обеспечивая продвижение своих танков. Нашей авиации не было, как и зениток. Потом, несколько месяцев спустя я, вспоминая этот бой, удивлялся себе и другим командирам. Почему они не организовали стрельбу по вражеским самолётам из пулемётов и винтовок? Самолёты врага были довольно тихоходными и летали так низко и так близко, что совершенно ясно различались детали лиц немецких лётчиков: голова, глаза, прикрытые очками. Иногда немцы пролетали на расстоянии менее 50 метров!

Психология виновата или «издали» всё кажется яснее и проще?

Лесок, что шёл узкой полосой западнее железной дороги, был удобной позицией для ведения зенитного огня. Внештатный мой адъютант младший лейтенант Авдеев попросил разрешения открыть по самолётам огонь из ручного пулемёта. Я только пожал плечами, потому что думал о том, как выбраться отсюда, нельзя было терять ни минуты. А Авдеев пристроил в развилке дерева пулемёт и дал очередь, но кто-то из старших цыкнул на Авдеева и он снял пулемёт.