Макар Бабиков - Отряд особого назначения

Сиверсен сказал Эриксену, что он готов принять разведчиков в своем доме в Берлевоге или в доме своего отца, где пока живет с семьей. Пусть разведчики отдохнут, отогреются, отмоются.

Эриксен от этого предложения отказался: опасно приходить втроем, да еще с радиостанцией.

Вернулся около полуночи, рассказал обо всем, что узнал. Сообщение о егерях, которые искали рацию, настораживало.

Жить в снеговой норе был о очень трудно. Спали в меховых куртках, штанах и пимах. Консервы с крупяной приправой разогревали раз в четыре-пять дней. Вскоре сухой спирт кончился. Сожгли санки и на этом огне согрели себе последнюю крупяную болтушку.

С 23 февраля какие-то сильные магнитные помехи в атмосфере настолько заполонили эфир, что они не слышали базу, а база не слышала их. Особенно плохо было днем, в наушниках стоял сплошной свист. Ночью радиоволны на базу чуть-чуть пробивались. Крылов подтверждение о приеме получал не всякий раз.

Эриксен снова пошел в Берлевог. Разведчиков интересовал Конгс-фьорд. Требовался местный человек.

Таким человеком оказался Юлиус Ананиансен. Он почти ровесник Эриксена, года на два-три постарше, состоял в Компартии Норвегии. Искусный рыбак. Дети у него уже взрослые, самостоятельные. Эриксен из разговора понял, что Ананиансен рад встрече с разведчиками.

— Я знаю, что вы были на Варангере прошлой осенью, — сказал Юлиус. — Если ты не приходил, то другие из твоего Киберга высаживались. И что ушли они в Перс-фьорд и что взяла их подводная лодка, нам тоже известно из достоверного источника.

— Я рад это слышать. Мы на верных людей и надеемся. Теперь мы не просто земляки, а боевые соратники.

— Мы с тобой давно единомышленники. Я знаю, что ты был коммунистом в Киберге. Против фашистов поднимутся и некоммунисты. Есть социал-демократы, которые хоть сегодня возьмутся за автомат. Притихли лишь те, кто приспособился, чтобы выжить, трутся около ленцманов, возле немецких комендантов, примыкают к «Националь самлинг». Не все туда потянулись по убеждениям. Но есть и прямые прохвосты, они ничуть не стесняются и в открытую, вовсе не прячась, служат оккупантам.

— Их всех надо взять на учет. Придет время — будут рассчитываться за предательство и прислужничество.

— Квислинговцев мы уже учли. Браться за оружие нам опасно, хотя оно и есть. Куда уйдешь в наших холодных горах? Ни спрячешься, ни прокормишься. И в городах не лучше. В нашем Берлевоге все друг друга знают, любой на глазах, чуть появился новичок — сразу спрашивают, кто он, откуда.

— Каждый фашист, что найдет себе здесь могилу, не вернется в свою Германию. Кончать и уничтожать их надо тут. Если самому не удастся, сделают другие, — говорил Эриксен. — Сделаем и мы, и русские. Уведомим их, когда и куда пойдут германские корабли, а русские с ними управятся. У них есть чем.

Работа и документы позволяли Ананиансену ездить далеко, надолго покидать Берлевог, навещать селения и по побережью и в глубине полуострова. И людей он знал немало.

Условились, что он вскоре побывает в Конге-фьорде. Вскоре после встречи с Ананиансеном Эриксен почувствовал, что покалывающие до того боли в ноге становятся невыносимыми. Он рискнул пойти к Юлиану Сиверсену. Жена Юлиана достала какие-то мази, растирания, Эриксен массировал ногу, грел. Боль постепенно стала утихать. На пятые сутки почувствовал, что может ходить. Пошел к своим. Но шел тяжело, медленно. Только через десять часов доплелся до хижины, пролежал там до шести часов вечера; но никто из его группы туда не пришел. Решил своим ходом добираться до Нолнеса.

Добрел до снежного дома только к десяти часам вечера. Удивился, что никого нет. Осторожно подкрался поближе, боялся засады. Ничего тревожного не обнаружил. Но и своих тоже не разглядел. Крикнул пароль. Подождал затаив дыхание. Снова произнес пароль. И опять молчание. Позвал по имени сначала одного, потом другого. Ни звука.

Выждал, затаившись, уверился, что его соратников нет на месте, но нет и засады.

В хижине все было на месте: ни следов поспешного ухода, ни погрома. Совсем успокоился. Заправил керосином примус, который принес с собой из Берлевога. После крепкого чая стало легче.

А Матисен и Крылов, встревоженные долгим отсутствием командира, пошли в разведку. Сперва навестили своих ближних соседей — семью Луэ. Вели себя так, будто у них все в порядке. Супруги Луэ — Освальд и Дагни — ни словом, ни малейшим намеком не показали, что они знают что-то об Эриксене.

На следующий день такой же визит нанесли к Стенманам. Ни Антон, ни его жена Нелли тоже никаких разговоров про Эриксена не затевали.

И все же до конца не успокоились, пошли бродить по округе, смотрели, не попадутся ли какие-нибудь следы. В Берлевог заглядывать не рискнули. Существовало строгое правило: без ведома командира никто не имел права ни с кем устанавливать какие-либо связи, тем более ходить в селения. Если только командир выбыл совсем из строя, Франц занимает его место и может принимать решения.

Возвращались по тропе, которая вела к их укрытию чуть сторонкой от домов Луэ и Стенманов. И хотя было совсем темно, все же разглядели следы. Они были очень похожи на отпечаток обуви Эриксена. Только смущало, что правый след был глубоко вдавленный, а левый — нет.

Когда в шалаше застали Трюгве, отлегла тревога, обрадовались, обняли командира.

В первых числах марта и на севере время повернуло на весну. Полярная ночь кончилась, день становился длиннее и светлее. С погодой и весной улучшилась слышимость, база хорошо принимала все их донесения о конвоях, о кораблях, все, что приносили их соратники из Берлевога и из Конгс-фьорда. А материалов насобиралось много и один интереснее другого. Иногда приходилось выходить на связь с базой по два, а то и по три раза в сутки.

Передали о гарнизонах в Киркинесе, в Тана-фьорде, в Махавне у Нордкапа, сообщили, что в Берлевоге ожидают, прибытия семисот человек. Для них строят новые бараки. Где и какие корабли и суда стоят в Бос-фьорде, в Конгс-фьорде. В гарнизоны прибывают все новые и новые солдаты. В Киркенесе роют окопы, проводят учения по отражению высадок с моря. Говорят: «Нельзя спать спокойно, в любую минуту можно ожидать десант».

Но удачи да везение не бывают постоянными, и блаженству, как его назвал Эриксен, если можно относить к блаженству жизнь зимой в неотапливаемой каменной норе, пришел конец.

В середине марта заметили двух человек, которые вышли из той хижины, где разведчики провели несколько дней вскоре после высадки. А еще через несколько дней увидели охотника на куропаток в сотне метров от шалаша.

Эриксен пошел в Летвик узнать у Луэ и Стенманов, кто этот человек. Те назвали жителя Берлевога, состоящего в норвежской нацистской партии Квислинга. Приходил он в Летвик на три-четыре дня и вскоре после пасхи собирался появиться опять, но уже надолго, тогда намеревался ловить рыбу.