Макар Бабиков - Отряд особого назначения

На следующий день-пурга разыгралась с новой силой, метель выла и кружила, сыпала снегом, наметала сугробы. Согревались, пытаясь мутузить друг друга, наваливаясь кучей. Командир и комиссар не позволяли лежать, заставляли ходить.

Из губ сочилась кровь. Глаза у всех покраснели. Самый младший из разведчиков — восемнадцатилетний Сережа Шмаков тихо плакал, иногда скулил, просил брата пристрелить его. Тот сперва его уговаривал, потом надавал по щекам, Сережа затих.

На рассвете восемнадцатого заметили бот. Шел он вдоль берега. Чувствовали, что он их ищет. Выстрелили красными и зелеными ракетами. Но бот в этот момент укрыло снежным зарядом, ракету не заметили.

Даже очень стойкий и крепкий парень Георгий Лазько, моряк богатырского сложения, с обвислыми черными запорожскими усами, и тот спрашивал:

— Узнают ли наши, где и как мы погибли?

— Жора, мы выдюжим, еще расстреляем свои патроны, — подбадривал комиссар, — бесславно замерзать не станем, с фрицами схватимся. Тогда звон пойдет, наши услышат.

Вечером на Пикшуев прошла колонна — тридцать пять человек с винтовками и ранцами за плечами. Большинство шли пешими по тропе, тянули за собой узкие длинные сани, груженные каким-то имуществом. Лишь несколько человек катились на лыжах.

Ночью метель стала стихать. Ветер переменился, потянуло холодом, начало сильнее подмораживать.

На рассвете вражеская батарея открыла стрельбу по квадрату, где отсиживались разведчики. Но стреляли по площади без корректировки, снаряды падали в стороне.

Утром девятнадцатого увидели катера. Шелавин подал три сигнальных ракеты. Катера замедлили ход, потом один быстро пошел к берегу. Разведчики, прихватив оружие, лыжи и пустые рюкзаки, поспешили к воде.

С Пикшуева завыли мины. Они рвались и в воде возле катеров, и на берегу, отрезая разведчикам подходы на посадку. С катеров сигналили, чтобы отходили южнее, к губе Западная Лица.

Пока шли четыре километра к устью губы и к острову Кувшин, мины рвались по всему пути.

Прислушавшись к стихающему вою мины, Дубровский плюхнулся на снег, широко разбросив лыжи. Мина разорвалась где-то невдалеке, но глубоко в снегу, выбросив смесь сажи и почерневшего снега. Комиссара оглушило. Из уха потекла кровь, отнялась правая рука. У правой лыжи отбило носок. «Легко отделался для первого раза», — подумал, очнувшись, старший политрук. Дубровский поставил палки между креплениями лыж, прицепил к ним гранату, отогнув усики предохранителя. Достаточно взяться за палку, граната взорвется. Отполз к обрыву и свалился к урезу воды, там встал на ноги и пошел по отливной обсушке.

Немцы попались в ловушку Дубровского: разорвавшейся гранатой двоих ранило, одного убило. Разведчики были уже у воды.

Один катер вошел в устье губы Западная Лица, но тут из-за сопок вынырнули два «хейнкеля» и обстреляли его с бреющего полета. Зенитчики катера сбили один самолёт на первом же заходе, он упал между сопками на глазах разведчиков.

Все видели, как на одном катере что-то взорвалось, вспыхнуло, пламя. Вскоре оба катера отошли от берега, взяли курс на выход в море и исчезли за горизонтом.

Но горевать и отчаиваться не было времени. По следам разведчиков с Пикшуева шла группа преследования, навстречу ей другая двигалась со стороны устья Западной Лицы. Враг замышлял с двух сторон прижать разведчиков к урезу воды.

И Шелавин нашел выход, казалось бы, из безвыходного положения. Напротив острова Кувшин в море высунулась островерхая высокая скала. Этот безымянный утес, с трех сторон ополаскиваемый морскими волнами, был удобной позицией для обороны. На него и забрались разведчики. Немцы могли подойти только с западной стороны, с материка, по долине шириной метров в триста. Долина ровная, заснеженная, ее скрытно никак не проскочишь.

Днем появился «хейнкель», завис над разведчиками. Вскоре начали рваться снаряды. Самолет, видимо, корректировал стрельбу. Но стреляли орудия от Лицы на предельной дистанции. Снаряды рвались с большим рассеиванием. Ни одного прямого попадания на скалу, где угнездились разведчики.

Из-за скатов ближних сопок егеря ползли к разведчикам.

— Агафонов и Курносенко, — приказал Шелавин, — из снайперских винтовок бейте на выбор и наверняка.

Флоринский стрелял из пулемета очередями, не давая немцам делать перебежки, прижимал их к снегу.

— Если не подтянут миномет — удержимся, — сказал Юра Михеев.

— Их очень много, по десятку на каждого из нас приходится, — прошептал Дмитрий Ковалев.

Держались час, второй…

Егеря медленно, но упорно подползали. Если немцы приблизятся на ружейный выстрел, будет очень и очень туго.

В этот момент появились наши самолеты. С первой же атаки сбили немецкого корректировщика, прошлись на бреющем полете над вражескими солдатами, поливая их свинцом. Много темных точек на снегу осталось лежать неподвижно.

Немецкие самолеты в небе не появились, батарей ни с Пикшуева, ни от Лицы больше не стреляли.

К утесу, где держались разведчики, подошел «малый охотник». На радостях ребята скатывались по отвесной скале прямо к берегу.

Шелавин попытался докладывать Визгину по форме, приложив руку к шапке, но тот прервал:

— Ладно, Федор, потом, потом обо всем по порядку расскажешь.

Военфельдшер Коля Заседателев, Андрей Головин и Степан Мотовилин оказывали первую помощь помороженным и застуженным.

— Не забыли, выручили! — еле шевеля губами, говорили ребята.

— А вы как думали? Головко своих орлов в обиду не дает! — отвечали моряки.

— Это точно! Мы еще дадим немцам по зубам!

Сверре Сёдерстрем…

Эта фамилия и это имя останутся в памяти народа.

У норвежцев есть такое обращение: Сверре, сын Матеа из Киберга, — так иногда представляются люди друг другу и теперь.

Уже шла речь о Трюгве Эриксене и Франце Матисене, еще не однажды встретятся в этом повествовании другие Матисены, Микельсены, Утне, Ларсены, Эриксены…

Братья, отцы и сыновья, родственники, односельчане. Они много раз, вплоть до самого конца войны, с моря и с воздуха или по суше забирались в фашистский тыл, разузнавали о планах оккупантов, помогали Красной Армии и своему народу изгонять ненавистных захватчиков.

Не все они дожили до Победы. Бывало и так: погибал муж, и за него в строй становилась жена. За содействие разведчикам оккупанты покарали немало женщин.

Были среди сражавшихся люди в зрелых годах, были и совсем юные. Сражались коммунисты, но брали оружие и те, кто придерживался совсем других политических взглядов.

И так, Сверре Сёдерстрем.

Ему сороковой год. Родом он из Киберга. У него пятеро братьев и две сестры. Одна — старше его — живет в Осло, вторая — в Киркенесе, братья тоже не остались в родном поселке: двое поселились в Тана-фьорде, два его соратника по борьбе с фашизмом. Только один — самый младший — живет в родительском доме в Киберге. Ральф и Гюннар сперва ушли в Сопротивление, потом покинули родину, взяли в руки советское оружие, чтобы драться за освобождение Норвегии от фашистов.