Дмитрий Бабкин - Афганистон

— Ты, чмо, что делаешь?!! Хочешь, чтоб мы все заболели и умерли!? Чем ты моешь казаны? Посмотри на свои руки, они покрылись уже коростой, — Солдатик стоял почти по стойке смирно, опустив глаза к земле и спрятав кисти рук за спину.

— Ты что, воду из цистерны набрать не можешь, вот же она, рядом!!!

— Там пусто, я потом перемою.

Тихий ответ еще больше разозлил сержанта:

— Пусто? А где ты был раньше, обед уже кончился три часа назад! И когда потом?!

Эти слова остались без ответа.

— Вот, знакомься, его фамилия Ильин, будете работать вместе, — Тименбаев повернулся к Дубину и внимательно на него посмотрел.

В голове у Дубина все смешалось. Он почувствовал, что в лице этого Ильина видит свое ближайшее будущее, и ему стало страшно. Под взглядом сержанта он съежился, и чтобы чем-то ответить, попытался изобразить на лице понимание, но в итоге получилась какая-то дурацкая ухмылка. Тименбаев хотел уже отвернуться и продолжить разнос, но, увидев эту гримасу, сверкнул глазами, и с каким-то отвращением, граничащим с удивлением внимательно оглядел этого нового придурка.

— Ладно, через час лично мне представишь все в чистом виде. Понял, чадо. Ты, как тебя зовут? — без паузы повернулся он к Дубину.

— Рядовой Дубин, — замешкавшись от неожиданности, ответил тот.

— Врешь, ты ефрейтор. Пошёл за мной.

Они молча направились в казарму. Дубин понял, что прелюдия завершилась, и еще понял, что об этой своей ухмылке ему придется еще не раз пожалеть.

10 ноября в Москве стояла самая, что ни на есть зимняя погода: падал белый снег, из помещения казалось, что на улице стоит абсолютный холод. Позавтракав рано утром, Леонид Ильич листал свежую «Правду». Просмотрев две полосы, он почувствовал привычную усталость — здоровье Генерального Секретаря уже давно было неудовлетворительным. Хорошо еще двигаться он мог сам, чаще все-таки без посторонней помощи. Свернув газету, он встал с трудом из кресла. В соседней комнате тоже почувствовалось какое-то движение: там находилась личная охрана, которая следовала за руководителем страны повсюду. Когда Леонид Ильич поднялся в спальню, они поднялись вслед и закрыли за ним двери.

Виктория Петровна оставалась внизу в столовой. Ей показалась, что прошло каких-то несколько минут, когда один из сотрудников охраны медленно подошел к ней. Наклонившись, он сообщил, что ее муж только что умер. Она зарыдала. Через некоторое время, взяв себя в руки, пошла к нему наверх. Охрана не разрешила ей пройти. Забальзамированное тело мужа она увидела только через два дня, в Колонном Зале Дома Союзов, во время торжественного прощания с покойным. С тех пор ее не оставляло ощущение, что Леонида Ильича постигла слишком внезапная смерть [4].

Вечернее построение с оружием и по тревоге не было таким уж редким событием в батальоне. Вновь прибывшие, числом двадцать шесть человек, тоже не показывали своего удивления, хотя и сильно волновались: началось! Ведь прошло лишь три дня, как они здесь, и вот, похоже, все идут на какое-то серьезное дело.

Дежурный офицер доложил комбату, что третий батальон пятьдесят шестой бригады на развод построен, после чего комбат для пущей важности поднялся на трибуну. За ним следовал замполит и солдат из наряда по штабу. Происходило что-то вовсе необычное.

После паузы заговорил командир:

— Товарищи солдаты (с чего это вдруг товарищи)! Сегодня скончался Генеральный Секретарь Коммунистической партии Советского Союза, Председатель Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик Леонид Ильич Брежнев. Прошу всех снять головные уборы. Знамя приспустить.

По строю пронесся шорох срываемых шапок, в наступившей после тишине проскрипел трос со спускаемым над трибуной красным знаменем — дневальный по штабу от волнения не снял шапку, или так и должно быть по протоколу — кто его знает. Траурное молчание продлилось не больше положенной минуты, после чего над плацем разнесся голос комбата с вернувшимся привычным металлом:

— Батальо-о-он… Смир-рно! Слушай боевой приказ! Для предотвращения провокаций со стороны бандформирований объявляется готовность первой степени. Всем подразделениям подготовить боевую технику. Командирам рот и подразделений через пять минут прибыть в штаб для получения конкретных заданий. Вольно. Командуйте, лейтенант, — комбат спустился с трибуны и быстрым шагом пошёл прочь.

— Батальо-о-он… Смир-рно! Напра-нале-во! Шагом марш! — дежурный офицер быстро закончил развод и, в сопровождении дневального, побежал вслед за комбатом.

Новость была из ряда вон. Не Сталин, конечно, Дорогой Леонид Ильич, но такого события не было с того самого 53-го, чтоб глава помер на посту.

Уже на ротном разводе замполит говорил про угрозы оппозиции в стране, империализм, отпор агрессивным планам США, без особого энтузиазма, в ожидании возвращения командира роты из штаба. Потому что в чем заключается готовность первой степени в таком случае, было не понятно, вот он и говорил, что говорил. Не было такого случая, пока первый.

Ротный прервал замполита на полуслове, чему тот был только рад, и изложил задачу:

Экипажи первого взвода готовят машины, и остаются в парке, при машинах в резерве. Остальным оставаться в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии.

Второй взвод остается в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии. Механикам-водителям взвода прогреть машины.

БМД третьего взвода с экипажами и десантом из двух человек в каждой, занимают позиции с внешней стороны, вдоль стены к югу от расположения. Остальным оставаться в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии.

Минометному взводу развернуть минометы непосредственно у расположения на восток. Установить пост возле каждого миномета. Остальным оставаться в расположении роты, никому не раздеваться, можно спать, но при оружии.

Ожидаются провокации со стороны мятежников.

Готовность продлится трое суток, по плану, в течение которых взвода будут меняться. Задача минометному взводу — постоянная.

Указанная диспозиция будет действовать по ночам, с 21.00 до 5.00 следующего дня.

Дневная задача будет поставлена на утреннем разводе.

Экипажам на позициях приказано выдать сухпаек из НЗ батальона.

Старшине роты получить сухпай на пищевом складе.

Всё. Приступить.

В небо периодически взлетали осветительные ракеты. Тогда Дубин напряженно вглядывался в скрывающуюся в темноте дорогу. Ничего не происходило. Только ДШК на сопке периодически плевался трассерами в ничто.

Позднее он никак не мог вспомнить, как они проехали на эту позицию через минное поле. Хотя, мины то всё сигнальные да противопехотные. Ничем БМДшке повредить не смогли бы. Но все равно некий абсурд в этом присутствовал. Ставить технику у этого прохода, посреди забора… Ещё более нелепо стояла машина ближе к стрельбищу. Там то чего ожидать? А маневр, в случае чего, крайне ограничен. МТЛБ артбатареи зачем-то загнали на стрельбище, перед гаубицами. Там снаружи горы. Могут минометы накрыть с них, но никакая атака невозможна. Видимо диспозиция для такого случая была разработана в каком-нибудь Генштабе в городе Москва, настолько она была нелепой. И комбат никак не мог этот план обойти. Тут дело государственной важности и рациональность отступает. Часть бронетехники расставили по периметру расположения, снаружи, два БТРа вообще светились на дороге, где из-за реки Логар их могла элементарно сжечь пара гранатометов. Но это потом, через время он подумал, а в этот момент его задача была наблюдать.