Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1

— Едрена палка, — вскипел Почивалов, — нашелся дипломат. Его дело идти и бить, а он — ультиматум… Ну, а дальше?

— Пришлось Совету власть вернуть думе.

— Вот это другой разговор, — пробурчал Почивалов, удовлетворенный действиями Титова, — а то — ультиматум.

За окнами зафыркали лошади. У дома остановилась караковая с подпалинами в пахах пара, запряженная в широкие санки. С облучка спрыгнул зайчишкой молодой, вылощенный есаул с тонкой ниткой усов, ловко отбросил медвежью полость и помог казачьему полковнику пройти в дом. В сенцах они стряхнули с себя веничком снег.

— Милости прошу! — раздался голос Почивалова. — Дорогому гостю низкий поклон!

Полковник бравой походкой вошел в комнату. Станичный атаман, урядник и писарь мгновенно, словно их подбросило пружиной, вскочили и замерли.

— Садитесь, господа! — вежливо попросил полковник, сел за стол и обратился к Почивалову: — Как живете, Пров Ефремович? Сынок сказывал, что жалуетесь на ноги.

— Премного благодарствую, Александр Ильич, за заботу обо мне и сыне. Что ноги дюже болят — верно, а больше душа. Прямо огнем горит. Невмоготу жить с красными.

Есаул, сын Почивалова Сашка, приехавший с полковником, наклонился над его ухом и что-то прошептал. Полковник одобрительно покачал головой.

— Господа казаки! — раздался тоненький голосок есаула. — С нами высокий и глубокоуважаемый гость — наказной атаман Александр Ильич Дутов.

В глазах гостей застыл страх. «Господи! — подумал станичный атаман, — сам Дутов пожаловал. Так вот зачем Почивалов нас позвал».

— Уж не знаю, чем вас потчевать, — забегала жена Почивалова. — Уж мы так рады вам, так рады… На вас одна надежда…

Сухое лицо Дутова выражало горделивую уверенность. Перед ним всегда маячил образ генерала Корнилова, которому он верил и был предан душой. После неудачного восстания Корнилова Дутову удалось избежать ареста. Явившись к Керенскому, он стал развивать ему план мобилизации оренбургского казачества на помощь Временному правительству.

— Подумайте, Александр Федорович, — убеждал его Дутов, — в одном Оренбурге две школы прапорщиков и казачье юнкерское училище. Даже с этими силами я разгоню Советы, передам всю власть эсерам. Россия никогда не забудет своего спасителя.

Адвоката Керенского опьяняло славословие казачьего полковника.

— Слушайте меня! — произнес после мучительного раздумья Керенский. — Вы едете в Оренбургскую губернию и Тургайскую область особоуполномоченным Временного правительства по заготовке хлеба. Понятно? Ни пуха ни пера!

Прощаясь, Дутов произнес:

— Car tel est notre bon plaisir! [1] «Ибо так нам благоугодно» — формула королевских указов, введенная Людовиком XI в пятнадцатом веке.

— Вы знаете французский, полковник? — удивился Керенский.

— Я закончил академию генерального штаба.

Керенский ухмыльнулся, и они расстались почти друзьями.

Сейчас Дутов смотрел на Почивалова и его гостей, которых он приказал позвать через Сашку, как на сообщников, оценивая их способности.

— У меня мало времени, господа, но я прошу вас помочь. Вам, — обращаясь к Почивалову, — уже трудно, а остальных прошу безотлагательно выехать в станицы и сообщить, что я формирую казачьи сотни и полки для борьбы с большевиками и Советами. Пусть казаки собираются в станицах под Оренбургом. Их там разыщут мои вербовщики. Я же буду находиться у своей жены в Краснинском поселке, но это секрет.

Почивалов, станичный атаман, урядник и писарь, накинув на себя шубы, вышли на улицу проводить Дутова и молодого есаула. Все понимающе молчали. Лишь один Пров Ефремович перекрестил полковника и сына, тихо шепча про себя молитву.

Застоявшиеся кони рванули с места и вскоре скрылись в снежном облаке.

Старый казак Дмитрий Иванович Каширин за долголетнюю службу в должности атамана Верхнеуральской станицы был произведен в первый казачий офицерский чин подхорунжего. Теперь он уже состарился и ушел в отставку, а атаманом стал Митрич, давно покорившийся Почивалову.

Два сына Каширина — Николай и Иван — окончили Оренбургское юнкерское училище, поступили на военную службу и были произведены в офицеры. С фронта оба писали отцу заботливые письма.

Не раз Николай, глядя с затаенным презрением на своих однополчан-офицеров, тешил себя мыслью, что когда вернется домой, то выйдет в отставку и будет в станице сеять хлеб, а не пить водку и играть в карты. Он с отвращением смотрел на бритых до синевы генералов, которые больше знали толк в железнодорожных накладных на интендантское имущество и в акциях крупных акционерных обществ, нежели в тактике, и с восторгом встречали шляхтичей, приезжавших к ним со своими расфранченными дочками. Свои мысли он скрывал, ни с кем не делился, а отцу писал, что жив и здоров и по возвращении привезет ему полную фурманку гостинцев.

Иван был горяч, несдержан. В одном похож на старшего брата — жалел, что пошел по «военной линии», и не скрывал этого. Казаки любили его за доброе к ним отношение и между собой говорили: «Нам бы такого станичного атамана — во как бы жилось!»

Уже в зрелых годах жена Дмитрия Ивановича родила еще девочку, а потом, рассорившись с мужем, уехала к сестре в другую станицу. Остался Каширин бобылем коротать жизнь.

Почивалова он не любил и понимал, что тот, как паук, опутывает всех паутиной, даже станичным атаманом и урядником управляет, как наездник конем. На все сходы он приходил, скромно садился позади всех и всегда молчал.

— Ты почему слова не скажешь, Дмитрий Иванович? — спрашивал Почивалов. — Сыновья твои в офицерах ходят, да и сам ты подхорунжий.

Каширин только махнет рукой и молча уйдет домой. А дома тоска без жены и детей. Вот уж спасибо соседу — тот его не забывает.

— Садись, Прохор Иванович, — приглашал он его, — закурим трубки, вспомним молодые годы. Ты службу начал вперед за меня аль после?

Прохор Иванович Семушкин был беден как церковная мышь, и Каширин нередко ему помогал. Сын Прохора служил казаком в одном полку с Николаем Кашириным, а тот в письмах просил отца не забывать Прохора Ивановича и из денег, посылаемых ему, отдавать часть старику: дескать, на наш век нам хватит.

До полуночи старики, водившие много лет хлеб-соль, беседовали, вспоминая молодые годы, казачью удаль и службу.

В тот день, когда Дутов с Сашкой Почиваловым приезжали в станицу, Семушкин пришел к Каширину ранее обычного.

— Садись, Прохор Иванович, закурим, вспомним молодые годы, — предложил по обыкновению Каширин. — Загуляла Расея, не поймешь, кто за кого.

— Нам с тобой, Дмитрий Иванович, в сторонке быть. Чуял я сегодня, что к Прову гости наведывались.

— Гости! — с усмешкой повторил Каширин. — Какие у него могут быть гости? Он как женился — человека на порог не пускает, думает, что утаит от людей свое богатство.