Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1

Солдаты втихомолку рассмеялись, но Василий тут же пригрозил:

— Цыть! — И снова, оглянувшись, спросил: — Не убрать ли его, землячки? Сами справимся с полком. Как думаете? Повсюду комитеты, а мы вроде как за решеткой.

— Давно пора! — решительно поддержал Кошкин, не выходя из строя.

— Братва! Вам сообщат, на какой день и час мы возьмем полк в свои руки, — повторял Василий чуть ли не каждому, проходя вдоль строя. Скосив глаза, снова заметил в окне полковника. — Смирно! — мгновенно раздалась его строгая команда. Солдаты замерли.

— Артист! — прошептал Кошкин своему соседу, намекая на унтера. — Понимает дело.

Встречая Кошкина, Василий оглядывался и, убедившись, что никого рядом нет, всякий раз спрашивал:

— Что твой бог сотворил?

— Ночью доложу.

Василий, Кошкин и привлеченная ими группа солдат тайком готовились к перевороту. Уговорились арестовать Курбатова, всех офицеров и открыть ворота казармы. Решено было проделать это в воскресный день за полчаса до начала подъема. Стоявших на внутренних и наружных постах предупредили — никого из начальства не выпускать из казарм.

— Это плевое дело, унтер, — уверял Кошкин, — я наших солдат знаю.

Кошкин оказался прав. Стоило Василию сколотить вокруг себя несколько расторопных и верных солдат, как арест кучки офицеров оказался вовсе не трудным делом.

В назначенное утро у Василия, как назло, разболелись раны на спине, но он скрыл это от друзей. Превозмогая боль, он вошел к Курбатову на квартиру и арестовал его.

— Сволочь! — процедил полковник, натягивая с трудом сапоги.

— Зачем так грубо? — осклабился Василий. — Мы с вами потом поговорим культурненько.

Непокорные офицеры были обезоружены, их посадили под замок.

После завтрака полк собрался.

— Лишнего не болтать, — начал свою речь Василий. — В России давно революция, а нас держат взаперти. Война с германцем нам не нужна. Солдату охота вернуться домой и отхватить себе землицу. Кресты мне больше не нужны, да и погоны тоже. — Он тут же сорвал их и спрятал в карман. — Я предлагаю избрать полковой комитет. Называйте фамилии, а Кошкин запишет. Проголосуем. Выбирать надо таких, которые никого бы не боялись и дрались за народную власть. Я принадлежу к партии большевиков, они думают о рабочем и мужике, а не о помещике и фабриканте.

Не обошлось без шума. Солдаты курили, каждый хотел «высказаться». Василий терпеливо слушал всех, подбадривал, хлопал им в ладоши. Под конец избрали полковой комитет во главе с председателем Блюхером.

В то же утро Василий, не застав Куйбышева в горкоме партии, отправился к нему домой на Предтеченскую улицу.

— Где пропадал, солдат? Достанется тебе, — шутливо пригрозил Куйбышев.

— Революцию делал в полку, — ответил в тон Василий. — Разрешите доложить?

— Садись, рассказывай! — Куйбышев подчеркнул этим, что принимает не рапорт, а информацию большевика, которого горком направил в полк.

— Час назад сто второй запасный пехотный полк избрал Совет солдатских депутатов. Командир полка полковник Курбатов и часть офицеров под арестом.

— Кого председателем комитета?

Василий смущенно опустил глаза:

— Меня!

— Хорошо! А ты упрямился: «Хочу слесарем-механиком, к другой работе не способен». Теперь, голубчик, надо продумать план работы, но в полк ни одного меньшевика и эсера на пушечный выстрел не подпускай.

Только через неделю Блюхер вызвал к себе бывшего командира полка.

— Садитесь, гражданин Курбатов! — пригласил его Василий, сидя за столом в том самом кабинете, где совсем недавно полковник кричал и грозил наказанием всем, кто снюхается с революционерами. — Я не собираюсь с вами детей крестить, — продолжал Василий. — Вы думаете о том, какую, дескать, змею отогрели на своей груди. Пустое дело. Не я, так другие бы вас арестовали и посадили в карцер. Никто вас не обижает. Рукоприкладство, которое вы так любили, отменено, поэтому бояться вам нечего, а харчи получаете с солдатской кухни. Все в полном порядке. Спасибо скажите, что солдаты вас пощадили, а могли и вздернуть, как в других полках. Это очень просто, гражданин Курбатов. Давайте поговорим по-деловому.

— Какие у меня могут быть дела с бунтовщиками? — окрысился Курбатов.

— Неужели вы не понимаете, что вся Россия взбунтовалась и дала царю по шапке. Теперь у помещиков отберем землю, у фабрикантов заводы.

— Я присягал царю и останусь верным ему, — упрямился Курбатов.

— Не поплывете со всеми — волна вас смоет, и не станет гражданина Курбатова. Подумаешь, одним полковником меньше. Вы боитесь самосуда? Этого в полку не будет. Я от вас требую одного: дайте подписку, что не будете участвовать в борьбе против большевиков, — и через час вы свободны. Катитесь куда глаза глядят.

— Отказываюсь! — глухо произнес Курбатов.

Василий поднялся, подошел к полковнику, заглянул ему в лицо:

— Вот у вас и Станислав и Анна. А за что? Вы в глаза видели немцев и австрийцев? Вшей кормили в окопах? Баланду ели из грязного котелка? А вот у меня не спина, а мясное варево. Два года не залечиваются раны, два года тяжело лежать на спине. За кого я воевал? За царя-батюшку? А он мне что дал? Смог бы, так набил бы мне полный рот свинца. А мы, большевики, великодушны. Мы вас не расстреливаем, а просим — уходите к чертовой бабушке и не мешайте нам. Помешаете — запомните! — тяжелая рука опустится на ваши головы. Всё! Идите и обдумайте! — И громко крикнул: — Товарищ Кошкин!

В комнату вошел Кошкин в сопровождении двух солдат.

— Уведите арестованного!

— Есть увести!

На другой день Курбатов и арестованные офицеры дали подписку и были отпущены на свободу.

Едва сошел снег на полях, как с Каспия потянул теплый ветер. На высоких берегах Волги земля под вековыми лесами парила. Еще шелестела под ногами прелая листва, еще на рассвете кое-где блестели пятна инея, но природа уже пробуждалась к жизни.

Омытые первыми дождями леса расправили ветви и раздались вширь. В мае зацвела черемуха, пряный запах ее дурманил. Волга горделиво понесла тяжелые воды. С полей доносился терпкий запах свежей земли.

Василий вышел на берег. Над рекой раскинулось просторное, свежее, чуть подсиненное небо. При виде этой красоты ему стало грустно: покинув деревню мальчонкой, он почти не знал ее. Величественные закаты и восходы солнца он по-настоящему наблюдал только на фронте. С фронта же хорошо помнил осенние нудные дожди на протяжении всей ночи, а утром все, пропитанное влагой, темнело и тяжелело. С оголенных ветвей, шурша, падали капли, — казалось, деревья плакали, мечтая о солнце, которое поможет им одеться в листву. Он помнил и пахнущий хвоей лес, в котором приятно было вязнуть, и тот же снег, но уже пористый, в грязных точечках, холодивший ноги и спину в сырых окопах.