Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1

В эту ночь лагерь, охраняемый полком Дамберга, спал тяжелым сном.

До станции Иглино, лежащей на Самаро-Златоустовской железной дороге, оставалось тридцать верст. Небольшое расстояние, но дорога круто идет в гору, а на горе — белые. В авангарде был поставлен полк Дамберга, оберегаемый с флангов конниками Томина.

— Много ли патронов осталось у каждого бойца? — спросил главком у Дамберга.

— По сорок на человека.

— Стрелять только в крайнем случае, вперед выставить тех, у кого штыки.

Дамберг быстро перегруппировал полк. Ему предстояло занять деревню Родники, а Павлищеву — Слутку.

— Нам бы на Уфу сейчас, Василий Константинович, — предложил Иван Каширин. — Рукой подать до города, а там боеприпасы и хлеб. Народ-то изголодался, — гляди, ноги все протянут.

— Повторить ошибку с Извозом? Благодарствую, но этому не бывать, — прямо и внушительно ответил Блюхер. — Я ем не больше, чем ты и все наши конники. Довел весь народ до чугунки, доведу и до наших. Посланные вперед разведчики доложили, что из Уфы вдоль железной дороги двигаются войска противника, а по самой железной дороге курсируют поезда.

Газизов по поручению Блюхера подготовил отряд со специальным заданием: после захвата Иглина разобрать полотно железной дороги, спилить телеграфные столбы, унести провода.

В полдень Дамберг с батальоном латышей начал наступление. У всех винтовки со штыками. Первые выстрелы со стороны белых никого не смутили. Пройдя триста шагов, батальон залег.

— Вперед! — скомандовал Дамберг после передышки.

Психическая атака привела белых в замешательство. Они выскочили из окопов, чтобы сподручнее было стрелять, но пулеметный огонь с флангов, а потом налетевшие казаки Томина заставили их побежать к Родникам.

Оставалась последняя горка, чтобы ворваться в деревню, но неожиданно белые, получив подмогу, перешли в контратаку. Теперь дрогнул третий батальон Архангельского полка, сменивший латышей, и панически побежал обратно. Только у деревни Слутки Павлищев со своим полком продолжал удерживать занятые позиции.

Блюхер мгновенно оценил опасность. Полку Павлищева грозило остаться в тылу белых, да белые могли добежать и до обоза и опрокинуть его в Сим.

— Бросить в бой весь конный резерв! — приказал он.

Рассыпавшись, понеслась конная лава на противника. Мимо Блюхера проскакал Шарапов со своим эскадроном. Главком заметил незнакомого бородатого казака, который с трудом поспевал за Шараповым.

— Это отец Кашириных, — оказал Кошкин, — весь поход проделал с нами.

— Молодец! — одобрительно отозвался Блюхер.

Сверкали казацкие клинки в воздухе, фыркали кони, то в одном, то в другом месте раздавались свист, улюлюканье и ружейная трескотня. Шрапнели лопались, как гигантские хлопушки, разбрасывая вокруг звенящие осколки.

Ягудин, оставив главкома с Кошкиным, умчался вперед. Он видел на поле боя убитых и раненых, его доброе сердце хотело помочь каждому, но конь неудержимо несся вперед. И вдруг он осел на задние ноги, словно перед ним выросла стена. Ягудин едва удержался в седле, вцепившись руками в гриву коня. На земле лежал тот самый казак, который еще не так давно промчался вместе с Шараповым мимо главкома. Ягудин быстро спешился, с трудом поднял казака, посадил в седло и, поддерживая его, довез до главкома. Он передал его Кошкину, а сам снова умчался. Кошкин дотронулся до руки — пульса уже не было — и промолвил:

— Горевать будут Каширины.

Блюхер покачал головой, соглашаясь с порученцем, и сказал:

— Скачи на левый фланг к Ивану Каширину, скажи, что белые убили его отца. Пусть мстит за него — надо скорее брать Иглино.

«Хитрый мужик», — подумал про главкома Кошкин. Скрестив руки казака на груди, он поднялся, сел на коня и ускакал.

Прошло около получаса. Не дождавшись своих порученцев, Блюхер поехал один. Из горящей деревни взмыленный конь вымчал незнакомого всадника на волю. В правой руке всадника — клинок. Блюхер принял его за Ягудина и только в пятнадцати шагах увидел перекошенное от злости лицо. Мгновенье — и клинок опустится на голову главкома. И вдруг поднятая рука казака безжизненно повисла, а сам казак, упав на круп коня с задранными вверх ногами, свалился наземь. Перед глазами вырос Ягудин — он гнался за белым казаком и пустил ему пулю в затылок.

— Каширин захватил Иглино, перерезал железную дорогу, — выпалил Ягудин одним духом. — А Дамберг уже пилит столбы.

— Молодцы! — спокойно произнес Блюхер, делая вид, что он не догадывается об опасности, которая ему угрожала. — А теперь скачи к Николаю Каширину — пусть трогает весь обоз к Иглино. Да поскорей!

Когда первые возы достигли станции, солнце погасло в пыли и на землю сразу опустилась чугунная тьма.

Осунувшийся за последнюю неделю Блюхер объезжал ранним утром лагерь. Измученные многодневными переходами и боями, изголодавшиеся, спали бойцы, казаки, рабочие, женщины, дети. Сегодня им предстояло идти дальше, вдоль Уфимки, к железной дороге. В плетеной кошевке в неудобной позе лежал Николай Каширин. Пуля, засевшая в ноге, мешала ходить и сидеть в седле. Живое лицо казалось сейчас хмурым. Блюхер решил не тревожить его и проехать мимо, но конь неожиданно заржал, и Каширин, проснувшись, увидел главкома.

— Здравствуй, Василий Константинович! — поспешил он поздороваться.

— Здравствуй, Николай Дмитриевич! Как нога?

— Без доктора не обойдусь.

Каширина трудно было узнать. За время похода он оброс густой щетиной, обмяк, да и смерть отца сильно повлияла на него. Хотя он добровольно передал командование Блюхеру, отказавшись от своего намерения прорваться через Верхне-Уральск к Екатеринбургу, но ему казалось, что путь, избранный Блюхером, поглотил тоже немало жертв.

— Потерпи, скоро доберемся, — утешил его главком, словно речь шла о двух-трех днях.

— Мне-то что! Я все стерплю, а вот они, — он обвел рукой, показав на тысячи телег, на которых лежали беженцы, — мрут как мухи.

— Что ж, лучше было оставить их с белыми?

— И так плохо и этак худо.

— Ваня-то твой больше стал разбираться, а тебе, коммунисту, не к лицу такое говорить, — в сердцах бросил Блюхер и пришпорил коня.

На одной из телег сидел, свесив ноги, пожилой мужчина. В левой руке он держал жестяную банку, а правой старательно черпал из нее оловянной ложкой. Блюхер подъехал. С телеги на него глянула деваха, укрытая рваным одеялом. Из-под платочка, завязанного узелком под подбородком, были видны озорные глазенки и веселый носик. Мужчина подносил ложку к ее рту, кормил, а потом сам облизывал. На вид мужчине было лет сорок, но борода его старила.

— Чего ешь? — спросил Блюхер.

— Медок.

— Где взял?

— Где плохо лежало.