Богдан Сушинский - Флотская богиня

— Надеюсь, мой «белый» военный билет и справка из психбольницы, полученная не без вашей помощи, все еще не утратили своей силы, — вполголоса молвил Гурий. — Даже в военное время.

— Однако оставляю за собой право задать вам еще несколько вопросов, господин Смолевский. Уже сугубо из любопытства.

— Во имя укрепления доверия, — деликатно уточнил штабс-капитан.

Помогая Евдокимке переоблачаться, сестра-хозяйка, выступавшая здесь и в роли каптенармуса, не могла нарадоваться: «Вот что значит настоящая казачка! Вот что значит “девка в теле”. Еще “теластее” будешь, нежели Корнева. Ну вот, и юбка, будто на тебя шита. И гимнастерка… Ничего-ничего, чуточку приталим, на два пальца укоротим. Главное, сапоги на ходу терять не будешь. Всех прочих женщин обмундировывать — одно сплошное наказание. Но ты-то… ты — настоящая фронтовичка».

— А, по-моему, все какое-то мешковатое.

— Ну, тоже мне претензии! Это ж не на заказ у модного модельера шито. Поносишь, привыкнешь…

Когда минут через двадцать они снова появились на крыльце, эскулап-капитан, дежурный врач Онищенко и Корнева как раз провожали четыре выделенных командиром дивизии крытых грузовика, на которых раненых увозили в тыловой госпиталь за Ингулец. Это было началом эвакуации всей медсанчасти.

— Если я верно понял, о твоей «солдатчине» мать еще не знает? — обратился капитан к Евдокимке, как только госпитальная колонна покинула территорию госпиталя.

— Ничего, я напишу ей об этом в письме, — легкомысленно заверила его курсистка.

— Интересно, куда ты собираешься ей писать, если дня через два здесь уже будут фрицы?

— Тоже правда, — с тем же легкомыслием признала его правоту Евдокимка. В эти минуты ее больше волновало мнение Корневой и мужчин о ее фронтовом одеянии, нежели переживания матери.

— Тебе хватит ночи для марш-броска домой, а также на солдатские сборы и прощание?

— Вполне. Недалеко отсюда, у знакомых, я оставила свой велосипед.

— В таком случае, не будем разводить бузу, — вскинул капитан руку с часами. — Кстати, смотайся в училище, постарайся взять справку о том, что ты училась в нем и проходила медподготовку. Пригодится. Не позже восьми ноль-ноль утра явиться в госпиталь и доложить!

— Хорошо, ровно в восемь утра, как сказано…

— Не «хорошо», а «есть!», — с упреком прервал ее начальник госпиталя. — И не «как сказано», а «как приказано».

— Учту. Скажите, оружие мне положено?

Капитан и Корнева заинтригованно как-то переглянулись.

— Может, тебе еще и пушку-сорокапятку вручить? — на ходу бросил невропатолог Онищенко.

— Лучше бы пистолет или карабин, — вполне серьезно уточнила курсистка.

— Так ты что, и стрелять умеешь?! — удивленно вскинула брови Корнева.

— Если товарищ капитан рискнет доверить мне свое оружие — продемонстрирую на стволе ближайшего дерева.

— Не рискну, — мгновенно отреагировал капитан. — Меня же первого и застрелишь.

— Не-е-ет. Это случится, только когда в руки оружие возьму я, — пообещала медсестра. — Вот тогда уж можете не сомневаться.

— Не разводи бузу, Корнева, — решительно покачал головой капитан. — Не доводи до уставного греха.

— До «уставного греха» — это как? Неужели существует еще и такой грех?

— Кстати, — проигнорировал ее начальник госпиталя, обращаясь к Евдокимке, — подполковник Гребенин только что звонил, судьбой твоей интересовался. Причем так придирчиво интересовался… Ты что, давно знакома с ним?

Степная Воительница замялась лишь на несколько мгновений, ровно настолько, чтобы скрыть свое удивление. Вот уж чего она не ожидала, так это звонка начальника штаба.

— Кажется, я вам уже говорила, что мой отец — старший лейтенант и служит при штабе дивизии?

— Кажется.

— Так вот, майор Гребенин — его двоюродный брат, а значит, мой дядя.

— Что ж ты молчала об этом? — стушевался капитан.

— Разве сам Гребенин не сообщил?

— Значит, еще сообщит, — подыграла ей Корнева. — Так что лучше сразу же наделите ее пистолетом, а то влетит вам, товарищ капитан. Может, даже в звании понизят.

— Опять ты свою бузу мерзопакостную затеваешь, Корнева?

— Кроме того, что подполковник интересовался, как я устроилась, — перебила их курсистка, — он еще что-нибудь сказал?

— Вызова в штаб не было, это точно.

«А жаль, мог бы и вызвать», — про себя отметила Евдокимка. Знал бы этот эскулап-капитан, как ей хотелось сейчас увидеть Гребенина! Просто взглянуть на него, хотя бы издали. Но девушка понимала, что задавать какие-либо наводящие вопросы по поводу начальника штаба было бы нетактично.

— Извините, уходит мое время, — поспешила она к воротам.

— Эй, товарищ капитан! У нас там, в кладовке, в углу карабин кавалерийский пылится, — всерьез восприняла ее просьбу сестра-хозяйка, заставив Евдокимку тут же остановиться. — От конника с оторванной ногой, что на операционном столе умер, остался. Короткий такой. Думаю, в самый раз будет; не то, что винтовка.

— Из такого, кавалерийского, я уже стреляла, — оживилась курсистка. — Неси его. Лучше пойдем вместе.

— Правильно. Теперь, когда все мужское сословие на пальбе помешалось, — поддержала ее Игнатьевна, пока они приближались к кладовке, — нам, бабам, тоже не грех вооружиться.

— Ну и зачем тебе оружие? — сурово поинтересовался капитан, когда, вернувшись во двор вместе с карабином, точно таким же, на каком обучал Евдокимку военному делу старшина Разлётов, сестра-хозяйка протерла его тряпочкой и торжественно передала девушке.

Евдокимка быстро проверила затвор, заглянула в ствол, определив, что его нужно бы почистить и смазать; убедилась в том, что магазин наполнен патронами. И лишь после этого, дав понять удивленным эскулапам, что оружие для нее — не в диковинку, ответила:

— Вдруг немцы прорвутся.

— Ну, теперь-то они вряд ли прорвутся, — заметила Корнева.

— Или десант выбросят, — курсистка демонстративно перебросила перед собой карабин из руки в руку, точно так же, как это делал эскадронный старшина. В руках этой рослой, крепкой девушки оружие вовсе не выглядело таким тяжелым и бесполезным, каким оно обычно предстает в руках многих других женщин. — А то еще на диверсанта немецкого наткнусь, к его несчастью.

— Какой десант, какие диверсанты в этом городке? — опять возник на крыльце лейтенант Онищенко, и только сейчас Евдокимка обратила внимание, что он без портупеи, а значит, и без оружия.

— Считайте, что с этой минуты, товарищ лейтенант, на одного стрелка [15] Все пехотные части Красной армии в те времена именовались «стрелковыми». в стране стало больше. К слову, позавчера летчика сбитого немецкого самолета в плен взяла я. Правда, увидев меня, пилот расщедрился на комплимент и тут же застрелился, — приврала курсистка.