В. Яковлева - Ради жизни на земле (сборник)

— Все это правильно и дельно вы рассказывали, а вот как быть с ухищренным следом? — усомнился один из солдат в познаниях Брылько. Но, выслушав ответ, и этот признал незаурядные способности молодого следопыта. Иван убедительно изложил теорию вопроса и продемонстрировал на опыте разгадку множества уловок нарушителей границы. Он доказал, что как нельзя подделать документ, не оставив признаков фальши, точно так же нельзя пройти по земле, не оставив признаков следа.

После доклада к солдату подошел начальник заставы.

— Молодец, Брылько, хвалю! Надеюсь, что и в серьезном деле сумеешь высветить теорией след чужака.

Смущенный похвалой командира, солдат улыбнулся счастливо и растерянно. А майор, уже повернувшись ко всем пограничникам, говорил:

— Пример рядового Брылько дорог тем, что в нем проявилось стремление патриота сделать для охраны границы больше, чем повелевает долг. Даже в личное время он шлифует непростое искусство поиска. И вот результат: первогодок, а уже следопыт.

А потом, переходя на неофициальный тон, усмехнулся, не скрывая мягкой улыбки:

— А то я слышу как-то: молодой солдат да молодой солдат. А на поверку он иному старослужащему десять очков вперед даст. Учиться можно и у молодых и у старых. Я это к тому, что в людях разбираться надо. Полезная наука.

Сказал, словно припечатал. И собрался уходить. Раздалось сразу несколько голосов:

— Товарищ майор…

— Товарищ майор, задержитесь, пожалуйста.

— В чем дело?

— Вы ветеран заставы, товарищ майор. Многих ее героев помните. Расскажите нам о бывалых ее бойцах.

Офицер задумался. Память его хранит много славных имен и дел. Перед мысленным взором командира встают, как на поверке, образы живых и павших. Солдаты притихли. А майор, уже подсаживаясь ближе, по-домашнему, как отец в семейном кругу, начинает рассказ.

— Думается мне, что вашего товарища, Брылько, не зря на свежий воздух тянет. Воздух у нас хороший — воздух Родины. Но задувают иной раз чужие ветерки. И такая крепкая смесь получается, что к горлу комок подступает. Не оттого, что дышать нечем. В такую минуту о самом дорогом, о главном в нашей жизни вспоминаешь: лицом к ветру стань, собой прикрой Родину. Знал я одного такого человека, который не был бойцом по штатному расписанию. Но служил на границе, как боец. И себя не жалел для Родины.

— Вы о ком это, товарищ майор?

— Про Анну Тимофеевну Чахлову. Почти всю жизнь, до самой пенсии, проработала она здесь прачкой. Все — от рядового до начальника заставы — звали ее матерью.

Говорит командир неторопливо, словно размышляет вслух. И рассказ его переносит молодых солдат в грозные 20-е, 40-е годы. Перед ними как бы раскрывается книга о жизни, посвященной целиком границе. И встает с незримых ее страниц образ труженицы и воина.

Росла Анна Тимофеевна двадцатой в семье из двадцати трех детей. Как ни бились отец и мать, а хлеба в доме не хватало. Шел тяжелый 20-й год. В небольшом приграничном селении, в тесной хатенке, где ютилось семейство, жила и другая тревога: дядя Аннушки — брат ее отца — служил на заставе. А за это бандиты мстили жестоко, не щадя ни стариков, ни малых, ни больных. Рассчитывали негодяи таким образом поколебать мужество часовых границы, ослабить помощь им со стороны населения пограничной полосы. В атмосфере бандитского террора каждое проявление симпатий к пограничникам было подвигом.

И вот приехал в село брат Аннушкиного отца. Он командовал тогда заставой в этой самой долине бурь. Поглядел на нужду, на неустроенность семьи. Задумался. И предложил:

— Знаешь, брат, отдай мне Нюрку. Хоть на время, хоть насовсем. Будет у нас вместо дочери. Жена (ты ее знаешь — Оля) как за родной будет приглядывать.

Тимофей согласился.

— Что ж, бери. Хоть сыта будет.

А пятнадцатилетняя девочка только и ждала, чтобы отец отпустил ее к пограничникам. Страшно хотелось увидеть заставу, о которой так увлекательно рассказывал дядя Коля.

Там в жизни Аннушки произошло немало памятного. Думала: как приедет, так сразу же и за работу; она все умеет делать — стирать, мыть полы, топить баню, доить корову, разводить цветы. А ей сказали:

— Успеется. Садись лучше за книжки.

И начались уроки азбуки, чистописания, арифметики. Стала Аннушка человеком грамотным.

Заболела прачка, тетя Аксинья. Аннушка к дяде Коле:

— Я заменю ее. А не разрешите, уйду на другую заставу. Не хочу даром хлеб есть.

Пришлось уступить, хотя обстирывать всю заставу — дело очень нелегкое. И вот пойдет она по воду, а кто-нибудь из солдат на дороге вроде бы случайно окажется и обязательно попросит:

— Разрешите, Анюта, водички вам принести.

Любили ее. Полюбила и она. И когда отслужил ее милый, Аннушка уехала с ним. Но через порог их дома переступила беда: муж заболел и умер. А на руках у Анны Тимофеевны уже была дочь. Что делать? Кто поможет ей воспитать нежданно потерявшую отца Палашу? И мать вернулась на заставу. Теперь здесь ее причал, ее дом и семья, в которой каждый пограничник — сын. Стала жить она в этой семье нужным и уважаемым человеком.

Когда грянула война, многие пограничники ушли на фронт, а оставшиеся не выходили из нарядов. Обстановка на границе обострилась: на дозорных тропах появились фашистские агенты. Надо было усилить охрану границы, а людей не хватало. Анна Тимофеевна приходила к начальнику и предлагала:

— Посылайте в наряд и повара, я заменю его.

Бывало, и на наблюдательную вышку поднималась, с биноклем в руках стерегла долину, чтобы через нее не прошмыгнул враг. А когда делалось особенно туго (на заставе оставались один-два солдата), она становилась дневальным, чтобы бойцы поспали хоть пару часов. Пошла бы Анна Тимофеевна и в дозор, на самую границу, но этого начальник ей не разрешал:

— Не положено, Анна Тимофеевна.

А она в ответ газету с портретом Зои Космодемьянской вынимала:

— Ей тоже не было положено. А не хуже мужика постояла за Родину.

В один из летних дней, выстирав белье, Анна Тимофеевна пошла полоскать его в роднике. В камышах квакали лягушки, где-то далеко кричала выпь. Гулко и жутко вторило ей эхо. Женщина торопилась. Но руки немели, болела спина. Она разогнулась. И тут прямо перед собой на склоне холма увидела ватагу мужчин. Все чужие: молодые, но с бородами, как белоказаки в гражданскую войну. «Уж не сынки ли белых эмигрантов, обнаглев, поперли на рожон?»

А бородачи, обступив женщину, требовали:

— Проведи в село.

Она знала, что сейчас спасение только в хитрости.

— Пошли, мне-то что.

Подняла корзину с бельем и двинулась. Но, сделав лишь несколько шагов по тропе к заставе, Анна Тимофеевна почувствовала, как сзади на плечо легла тяжелая рука, и чужак пробасил над самым ухом: