Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

Когда мы вернулись в штаб, Вейнант и Тинка были уже там, такие сияющие, что я сразу догадалась, что они нам скажут.

— С Пибинха покончено! — объявила Тинка, едва мы успели войти в комнату. — Он был в штатском и направлялся на юг… Но родимое пятно его выдало!

Поздравляем, — нестройным хором сказали мы.

— Где вам удалось его перехватить? — спросил Франс, откупоривая бутылки с пивом.

— Совсем недалеко от кафе «Старый ученый», — сказал Вейнант. — Нам было трудно следить за ним, на улицах столько народу, такая теснота… Люди точно сошли с ума, они ходят всюду и болтают, как будто у нас в стране больше нет нацистов…

Рулант взглянул на меня — А мы-то что же…

Франс снова начал крутить радиоприемник; мы слушали отрывки музыки, перемежаемые звуками, похожими на полоскание горла, клочки каких-то бесед. Вернулись Вихер и Ан.

— Неудача, — объявила Ан, развязывая головной платок. — Питерса решительно нигде не видно. Кроме того, секретарь городского муниципалитета с утра уже удрал.

— Видели вы, как удирают все эти высшие немецкие офицеры? — спросил Рулант.

Мы обменивались нашими сегодняшними впечатлениями, как вдруг Франс снова поймал Би-би-си. Сквозь помехи и кошачье мяуканье комментатор сообщил, что на очереди освобождение Голландии.

— Я не ослышалась? — воскликнула Тинка.

— Он сказал: «На очереди освобождение Голландии!» — взволнованно крикнул Франс.

— Надо узнать подробности! — потребовала я.

Мы продолжали слушать радио. Мешающие радиостанции точно с ума сошли; мы ловили Лондон, но до нас доходили только какие-то обрывки фраз и слов, и мы не могли логически связать их между собой.

— Если бы знать, где находятся сейчас союзные войска! — вздохнула Ан.

— Наверно, у них там много голландских эмигрантов, — сказал Вихер.

— И Сопротивление на юге помогает им, — напомнил нам Франс.

Я пыталась вообразить себе, как в этот самый момент немцы уходят из Розендала, Тилбурга, Эйндховена…

Трудно было поверить, что Брюссель освобожден. Но еще труднее было представить наши собственные города, красно-белосиние флаги на башнях, танцующих детей на рыночных площадях Брабанта, солдат, уроженцев Голландии, и американские танки на проселочных дорогах вместо ненавистных нацистских мрачносерых боевых машин и их кровожадных солдат.

— Где же застряли наши освободители, где? — вздыхала я.

— Сегодня все останемся в штабе на ночь, — решил Франс. — Нам следует быть вместе; я нутром чую, что мы на пороге грандиозных событий!

— Да что ты говоришь! — добродушно усмехнулся Вейнант. — Ты что-нибудь заметил?

Восторг, ликование и лихорадочная веселость выливались у нас в злые шутки, в незначительные слова; но дело было вовсе не в словах, не в их значении; просто у нас была потребность говорить о чем-то, не связанном больше ни с лишениями и тяготами войны, ни с убийствами или преследованиями… Да, отвыкли мы от радости.

Когда стемнело, мы по очереди дремали на старом диване. Обычно по ночам бывало тихо, если не считать стрельбы зениток, на которую мы уже не обращали внимания, или случайного воздушного боя над морем. Однако в эту ночь мы слышали много всяких звуков — негромкий стук уезжавших машин, какой-то шум и приглушенный грохот. У нас в комнате были спущены маскировочные шторы, на столе горела свеча. Было невыносимо жарко. Половина наших товарищей спали; остальные глядели друг на друга.

— Черт возьми, мне кажется, я слышу, как маршируют солдаты, — сказал Франс.

— Английские! — добавил Рулант.

— Боже мой, перестаньте острить! — вмешалась я. — Ваши шутки действуют мне на нервы.

— Однако Франс прав, — заметил Рулант. — Действительно маршируют солдаты.

— Идемте, ребята! — сказал Франс… — Садом мы тихонько проберемся к дороге. Я должен знать, что это такое.

— Угадать не трудно, — спокойно и равнодушно заявил Вихер, который прикорнул на двух стульях.

Мы отправились посмотреть. Дорога казалась серой полоской, по которой двигались, колыхаясь, неясные тени; тишина лишь изредка нарушалась гулом автомашин. Это ехали легковые автомобили и грузовики. Синие острые лучи фар шарили по дороге и сверлили тревожную летнюю тьму, сужая пространство. Казалось, мимо нас ползет длинное членистое животное.

— Смываются потихоньку, — шепнул Рулант. — Они тоже слышали Би-би-си.

— На этот раз никак нельзя свалить на еврейские враки… — пробормотала я.

— Тсс… — шикнул на нас Франс. — Вон опять шагают.

Мы уставились в темноту. Длинная черная колонна проползла мимо нас. Мы слышали скрип сапог и характерное шарканье подошв. Темнота скрывала от нас лица, не видно было выправки уходивших солдат, но наше взволнованное воображение рисовало нам все, что можно было заметить при свете.

— Да это вермахт, черт побери! — радостно прошептал Рулант.

— Тихо!.. — повторил Франс; я слышала, как он двинул Руланта в бок. Они еще могут убить нас всех… Пусть уходят!

Мы подождали, пока они прошли. Позади колонны солдат снова следовали с приглушенными гудками легковые автомобили, грузовики, велосипеды и несколько мотоциклов.

— Они движутся как раз туда, куда следует, — сказала я, когда мы вернулись в штаб; мы разбудили тех, кто спал, чтобы они тоже увидели торжественное ночное зрелище. — Ведь с той стороны идут союзники.

— Вероятно, от Лейдена немцы движутся в восточном направлении, — предположил Вейнант, — затем через Хелдерскую долину пойдут дальше к востоку. Они, разумеется, хотят обеспечить себе для отступления свободный путь в свой рейх…

— Как бы я радовалась, если бы внутренние войска Сопротивления опередили их! — сказала Тинка. — Почему они не могут там изловчиться и взорвать хоть несколько мостов? Немцы ведь обязательно будут переходить большие реки.

Так мы коротали ночь, время от времени выходили наружу, прислушивались, вглядывались в смутные тени беспорядочно отступавших войск — они все шли и шли в сумраке летней ночи.

Настало утро. Спать никому не хотелось. Никто не ощущал голода. Нам не терпелось поскорее выйти на улицу.

Как только кончился комендантский час, мы с Рулантом двинулись в путь.

— А что, если Каллеграаф убежал вместе с другими? — пробормотал мой спутник.

— Может, мы встретим еще какого-нибудь негодяя, который заслуживает пули, — ответила я ему.

Когда мы дошли до шоссе, мы сразу увидели, что бегство продолжается. Ехали автомашины всех цветов, старые и новые, нагруженные чемоданами, мешками и узлами. Немцам надо было очистить Кеннемерланд, всю Северную Голландию. Фашистские молодчики из последних сил пытались спасти свою жизнь. Мы остановились и стали наблюдать; я даже потихоньку считала их.

— Двадцать три за последние пять минут, — сказала я. — Здорово!