Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

Усталость страшила меня теперь больше голода. Голод прочно обосновался в моих костях, в моем исхудавшем теле. Голод стал для меня почти второй натурой. Но силы наши подходили к концу, и в этом заключалась главная опасность. Она подкрадывалась к нам словно из-за угла, неожиданно, она подстерегала меня в самые непредвиденные моменты, старалась укротить меня, завлечь в ловушку. Я возмущалась. Я боролась с этой слабостью, напрягая свою волю и все время держась настороже. Лишь бы эта слабость не помешала мне, когда я разносила нелегальную газету. Лишь бы мои мысли были ясными и не притупилось внимание, пока я хожу по Гарлему.

Два или три раза я видела, как ехал на велосипеде высокий инспектор полиции, который в свое время привел нас в дом к барышне Бисхоп. Он испытующе, почти с угрозой глядел на меня; и проезжал мимо, не кланяясь, с какой-то странной, двусмысленной усмешкой на лице. Несколько раз мне казалось, что он следует за мной как тень. И я не знала, что думать. Я потихоньку, словно обманывая себя самое, сунула в карман револьвер. Уже много дней я не ощущала тяжести оружия у своего бедра. Возможно, поэтому и одолевали меня тревога и сомнения. Как только оружие заняло свое обычное место, я снова обрела твердость и уверенность. Я не выходила более из дому без револьвера. Но никому об этом не сказала, даже Ан и Тинке. Мне было немного стыдно — так, вероятно, чувствует себя человек, который пользуется наркотиками, чтобы поддержать в себе показную бодрость. Но зато я больше не чувствовала усталости, так мне казалось.

В тот день, когда союзники начали на Западе битву за Саар и Пфальц, я возвращалась из Спаарнберга; я наткнулась на запертую дверь в доме, куда я обычно доставляла газеты. В этот день, кажется, впервые начало таять. Мягкая сырая погода была менее мучительна, чем прежний ледяной холод. С неба то и дело капало — мелкие холодные капельки тумана. По календарю было двадцать первое марта. Помню, в 1929 году, когда я была еще маленькой девочкой, зима кончилась лишь в последних числах апреля. Низко наклонясь над рулем, я ехала на велосипеде, перед глазами у меня мелькали мокрые коричневые пятна земли. Я пыталась представить себе, как будет выглядеть страна, когда снег по-настоящему растает. Когда исчезнет с лица земли ледяная кора и невыразимо унылые кучи грязи вдоль улиц смоет весенним дождем, когда из-под ледяного покрова наконец покажется трава и когда эта трава действительно снова захочет зазеленеть, как умеет зеленеть одна только голландская трава… Я все ехала и ехала, до тех пор пока перед моим велосипедом неожиданно не возникло что-то темное, неподвижное. И прежде чем я осознала, что представляет собой это препятствие, скучный голос произнес:

— Absteigen. Kontrolle [62] Слезайте. Контроль (нем.) . .

Немецкий язык. Голос немца. Это сказал немец.

Меньше чем за секунду перенеслась я от томительных и бесплодных фантазий о другом времени года и другой Голландии в действительность сегодняшнего дня. Я видела, что произошло. Но видела лишь глазами, и значение происшедшего осознала не сразу.

Оказывается, я доехала до моста Ян Хейзен. По обеим сторонам дороги стояли военные в форме. Такие же военные стояли и за мостом. Все они были в зеленых касках. Я таких много раз встречала и прежде. Я проезжала мимо них не моргнув глазом. С патронами в велосипедной сумке, или с пачками «Де Ваархейд», или со свертками, которые приходилось доставлять по самым невероятным адресам. Контроль был всегда. Но я всегда умела объехать его или же незаметно повернуть обратно. Проделывала это в течение трех лет, с тех пор как впервые отправилась добывать продовольственные талоны и удостоверения личности.

Я увидела немцев. Только через секунду до меня дошло, что это была полевая жандармерия. А еще через секунду я заметила, что за мостом, на небольшой площади, поблизости от школьных огородов, стоят два грузовика, крытые коричневым брезентом. Между грузовиками сбились в жалкую кучку люди, большей частью женщины, и лишь двое-трое мужчин. Их велосипеды стояли в стороне под охраной солдата вермахта.

Прошло всего три секунды. Но за это время я охватила взглядом всю картину — полицию, автомашины, арестованных людей, серое небо, еще более посеревшее от сырого тумана, каменный город, окраинные кварталы которого тянулись в заснеженные луга; поглядела на замерзший канал. Эта картина резко и четко отпечаталась в моем мозгу. В четвертую секунду страшный смысл, значение того, что произошло, пронизало меня насквозь и наполнило ужасом. Небо раскололось, каменный город зашатался, полиция и люди утратили реальность…

Я поняла: моя усталость все же подвела меня. Нет, это больше не вещь, не боль, не тяжкий груз, от которого нельзя освободиться. И когда я это поняла, усталость как рукой сняло. Но она невидимо присутствовала тут, рядом, и жестоко издевалась надо мной.

Я находилась в руках врага.

Прошло четыре секунды и наступила пятая. В пятую секунду я вспомнила: в моей велосипедной сумке лежит пачка «Де Ваархейд», которую я не сдала, так как никого не застала дома. На шестой секунде я вспомнила еще одно: в кармане моего плаща — револьвер.

Я и раньше испытывала боязнь. Но она не шла ни в какое сравнение с тем чувством, которое зародилось во мне в это мгновение. Это был не тот страх, который таится где-то в глубине души и терзает человека, омрачая все его мысли… Теперь это был страх, который целиком владеет нами, который с нами отождествляется в те короткие мгновения, когда все видимое утрачивает реальность. Все во мне замерло, я почувствовала, что бледнею. Мысли остановились.

Все это я пережила за короткий промежуток времени с того момента, когда от меня потребовали, чтобы я сошла с велосипеда, до того, как я ступила на землю и на мое плечо опустилась чья-то рука.

Я было подумала: вот сейчас я вырвусь. Вскочу на велосипед. И умчусь прочь. Если потребуется, то выстрелю. Но я не сделала ничего. Страх сковал меня; казалось, только благодаря страху держалась я на ногах. Но он же не давал мне что-либо предпринять.

Я взглянула на неподвижное, заросшее щетиной лицо под зеленой каской. У молодчика были тонкие губы, бесцветные брови, желто-зеленые глаза. Его лицо наклонилось надо мной.

— Papiere [63] Документы (нем.) . .

Руки с моего плеча молодчик не убирал. И снова я подумала, убеждая себя самое: делай же что-нибудь! Ударь! Стреляй! Но я ничего не сделала. Рука тряхнула меня за плечо, и тупое, словно застывшее немецкое лицо грубо крикнуло мне:

— Persoonsbewais! [64] Удостоверение личности (голландское слово, произнесенное с немецким акцентом).

Было ли у меня удостоверение личности? Я сняла руку с руля велосипеда и стала другой искать под пальто удостоверение; где-то в кармане моего свитера лежал какой-то документ. Я пыталась вспомнить, что в нем написано — имя, дата и место рождения. Но я не знала. И протянула удостоверение немцу. Он поглядел на него равнодушно и вернул мне.