Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

— Пауль… — сдавленным голосом произнесла я. — Ты ведь знаешь меня…

Он не пошевельнулся. И его широкое лицо с плотно сжатыми губами было точно каменное. Я придвинулась к Паулю на несколько сантиметров.

— Пауль, — снова сказала я. — Выпусти меня по дороге… Ты же знаешь, кто я.

Он глядел мимо меня. И тихонько топал сапогами по снегу. Больше мне нечего было сказать. Молодой человек в очках поднял голову, заметив, что я разговариваю с Паулем.

— Вы знаете его? — тихо и с надеждой в голосе спросил он.

Я ничего не ответила. Я не знала, кто был тот молодой человек. Не знала, за что его задержали. Я ждала, чтобы Пауль кончил топать. Когда его ноги перестали двигаться, я сказала ему самым настоятельным тоном:

— Пауль!.. Поди в… ты знаешь к кому. Скажи там, чтобы они вызволили меня. Тебе ведь известно, куда меня отправят.

Молодой человек подошел ко мне поближе. Его глаза были полны слез. В своем беретике и в очках с овальными стеклами он выглядел наивным и беспомощным.

— Ради бога, — сказал он. — Спросите его, согласен ли он или его коллега отпустить меня по дороге… Он может взять себе мои золотые часы, если он меня отпустит… — Его голос внезапно задрожал и сорвался на визг, в нем послышался смертельный страх — Я не хочу в Германию!

Пауль отвернулся. Он ничего не желал ни видеть, ни слышать. Тогда начал действовать жандарм, который до того времени стоял, уставившись пустыми глазами в пространство. Он отдернул от меня молодого человека и заорал, как орут только немецкие фашисты, — меня просто мороз по коже подрал.

— Schnauze halten! Hier wird nicht geredet! Wer sich noch einmal muckst, dem hau ich eine übers Maul! [77] Заткни глотку! Здесь не разговаривают! Кто пикнет еще раз, тому дам в морду! (нем.) .

Молодой человек покачнулся. И крикнул еще раз, теперь уже громко, с душераздирающей наивностью:

— Я не хочу в Германию! Я не хочу в Германию!

Жандарм, который сопровождал его, сжал кулак и изо всех сил ударил его в лицо. Я услышала глухой стук. И обернулась.

Слышала, как упал молодой человек и тихо звякнули осколки разбитого стекла. Очки, подумала я. Наступила тишина. Я стояла рядом с Паулем. И я тронула его за руку.

— Помоги мне, — сказала я. — Помоги мне! На тебя последняя надежда!

Он ничего не ответил и отвернулся.

Вахмистр, или кто он там был, приближался к нам. Его гладко выбритое лицо побагровело. Я не знала, заметил ли он, что я говорила с Паулем. Размахивая короткой толстой рукой, он крикнул:

— Sofort abführen, die beiden! Zum Leutnant! [78] Немедленно увести, обоих! К лейтенанту! (нем.) .

Я видела, как молодого человека рывком подняли с земли. Лицо у него было все в крови. Большими близорукими глазами смотрел он на жандармов и вытирал рукою лицо. Жандарм, который ударил его, подтолкнул его теперь к ближнему грузовику. Пауль взял меня за руку. И повлек вслед за молодым человеком. Затем они откинули брезент. Приказали молодому человеку забраться в кузов; он вскарабкался неумело и неуклюже. Стороживший его жандарм подтолкнул его под зад прикладом своего карабина, и он опять упал, уже на дно грузовика. Я ухватилась за высокий задний борт машины и попыталась влезть сама. Но неудачно. Слишком мало было сил. Я почувствовала, как меня кто-то подсаживает грубыми, бесстыдными толчками. Кто именно из двоих, я не знала. От оскорбления слезы выступили у меня на глазах. Казалось, прикосновения рук этих немецких солдат оставляют на моем теле черные пятна позора.

Пауль вместе с другим жандармом тоже залез под брезентовый тент. Они уселись возле заднего борта грузовика, зажав карабины между коленями. Молодой человек забрался в передок кузова, подальше в тень. Я ухватилась за борт, когда машина с глухим громыханьем запрыгала на ухабах. Я посмотрела на Пауля. Он упорно избегал моего взгляда. Пахло скверным бензином. Прошло некоторое время, прежде чем грузовик набрал скорость. Он подпрыгивал и буксовал на обледеневшем снегу. Брезентовый тент наглухо закрыли. Через слюдяное окошечко пробивался тусклый свет. Лицо Пауля казалось лишь светлым безжизненным пятном.

Не знаю, сколько времени мы ехали. Тряска и шум вонючего мотора не прекращались. Я крепко держалась за борт, а молодой человек, который сидел, прислонившись спиной к кабине шофера, несколько раз шлепался на дно.

Когда мы наконец остановились и тент был откинут, я узнала Гарлемский парк. Впереди стояло под деревьями серое здание, где разместился штаб полевой жандармерии. Я прекрасно знала это место. Пауль с громким стуком опустил высокий задний борт. Я первая вылезла из грузовика. Еще раз в отчаянии шепнула я Паулю прямо в ухо:

— Пауль!..

Его лицо с широкими скулами было неподвижно. Другой жандарм вытащил из кузова юношу: по лицу у него все еще текла кровь; помутневшие глаза перебегали с предмета на предмет, по-видимому ничего не различая. Из здания штаба вышли два вооруженных жандарма, один из них забрал молодого человека, другой — меня. Стоя на ступеньке, я еще раз обернулась.

И увидела, как уезжал грузовик. Чья-то рука торопливо опустила тент.

Нас втолкнули в оштукатуренный желтый коридор, куда выходило множество дверей. Горела грязная лампа. Я хотела оглядеться вокруг и снова почувствовала толчок. Всюду, казалось, подстерегали меня невидимые кулаки.

— Nase an die Wand [79] Носом к стене (нем.) . ,— произнес мужской голос; я ощутила типично мужской запах алкоголя и крепкого табака. И встала лицом к стене. Я слышала, как что-то позади меня двигалось с глухим стуком — один, два, три раза. Затем наступила тишина. Видимо, молодого человека пинали ногами, чтобы заставить подняться.

Я стояла у стены и прислушивалась. Слышала, как молодой человек кашлял, сопел, и представила себе, что он, вероятно, беззвучно плачет, глотая кровь и шмыгая носом.

За одной из дверей приглушенно стучала пишущая машинка и в паузах слышалось бормотание — кто-то, видимо, диктовал. Неожиданно часы пробили четыре. Я была не в состоянии даже думать. Я не противилась потоку впечатлений, пассивно воспринимая их. Я не знала, что думать. Вернее, я боялась. И до того боялась, что была не в силах целиком осознать свой страх. Я рассчитала, что теперь уже успела бы доехать до нашего штаба в «Испанских дубах». Ан и Тинка, вероятно, уже там. Они будут меня ждать. То, что они меня там сегодня не застанут, не вызовет у них удивления. Мы не каждый день собирались в штабе. Если они захотят заняться английским языком, они зайдут ко мне домой. Они удивятся лишь завтра утром. Когда я не приду на чердак с ротатором. И когда меня не будет там и днем. Когда они придут ко мне домой и увидят, что я там не ночевала.

Преодолевая усталость, я пыталась вообразить, как они будут вести себя. Мне уже казалось, будто в тюрьму заключили не меня, а кого-то другого. Я представила себе, как две девушки ищут третью. Третья исчезла — неожиданно и загадочно… Я видела, как сестры разъезжают повсюду на велосипедах, расспрашивают, отправляются к Симону Б., едут к фелзенцам, посещают Франса… Третьей нигде нет.