Богдан Сушинский - Похищение Муссолини

— Понимаю, понимаю, — спасительно похлопал он гауптштурмфюрера свободной рукой. — Я ведь совершенно не требую от вас откровений. Тайны рейха есть тайны рейха. Не все из них доступны даже бродячему прибалтийскому философу Розенбергу.

— Вы верно истолковали мое положение.

— В таком случае позволю себе тост, который с удовольствием произнес бы значительно раньше, не будь вы вызваны туда, — кивнул он в сторону тайной комнаты, — за короля, нет, за императора священной империи СС Ф-ранконии!

Еще несколько дней прошло в настоящих метаниях по карте Италии. Следы, на которые указывала агентура СД, абвера и гестапо, уводили Скорцени то к берегам Тразименского озера, гду дуче якобы укрывали в небольшом мужском монастыре, то в военный госпиталь в Терни, то в полицейское управление города Перуджи, — там, мол, в специальной камере с бронированными стенами…

У одного были точные сведения о том, что дуче вернули в Рим, а оттуда перебросили на Сицилию, где готовятся передать англичанам. Другой доказывал, что фюрера Италии прячут на Адриатическом побережье или где-то на островке между Италией и Югославией. Третий готов был поклясться, что точно знает: в районе Тразименского озера на охрану дуче напали партизаны, перебили ее, а пленника переправили в Сан-Марино, то есть уже как бы в другое государство, которое не было в состоянии войны с Германией.

Иногда Скорцени ловил себя на мысли, что в ход операции вмешались Высшие Силы. Это под их воздействием вся вышколенная, обычно крайне педантичная агентура СД сошла с ума. У него возникало страстное желание отозвать в Берлин всю сеть, всех до единого агентов, и здесь, в стенах Главного управления имперской безопасности, расстрелять. Без суда и следствия, не получая согласия командования.

.. Но при этом его удивляло многотерпение ставки фюрера. Он с ужасом думал о дне, когда по требованию Гитлера его снова вызовут в «Вольфшанце». Или попросту отстранят от операции.

И когда, наконец, поступило сразу несколько сообщений, свидетельствующих о том, что из городка Виньядель-Валле, куда Муссолини доставили на гидросамолете, его увезли в санитарной машине в сторону горного массива Гран Сассо, Скорцени отнесся к ним крайне скептически. С таким же успехом дуче могли увезти в Альпы, в Триест, на остров Капри.

Некоторое просветление наступило лишь тогда, когда работающей в Италии службе радиоперехвата удалось подслушать доклад генерального инспектора тайной полиции генерала Коуели своему начальству в Риме. Генерал бойко извещал, что Муссолини благополучно доставлен в Гран Сассо и находится под арестом в отеле для лыжников «Кам-по Императоре», расположенном на вершине горы Абруццо на высоте более 2100 метров.

Это был первый случай за многие годы, когда Скорцени перекрестился. Причем набожно и вполне искренне. Правда, захват отеля для лыжников на вершине горы, куда можно добраться только по канатной дороге, показался ему ничуть не проще штурма крейсера или виллы «Вебер». Но эти выводы Скорцени уже не удручали. Он должен был осуществить операцию по похищению Муссолини, осуществить во что бы то ни стало. Речь шла о его чести, долге, его карьере.

В конце того же дня радист, с которым был связан лейтенант Роусен, получил радиограмму: «Интересующий вас паломник сменил отель. Навестить его не представлялось возможным. Евангелие он увез с собой. Пытаемся установить его новое местонахождение. Ирландец».

Прочитав ее, лейтенант недоуменно пожал плечами и задумался. Он сомневался: стоит ли докладывать Черчиллю об этой радиограмме сейчас, или же есть смысл подождать до утра. И лишь вспомнив о строгом приказе Черчилля немедленно докладывать о любом известии, поступившем от Ирландца, вынужден был взяться за трубку прямого телефона.

Черчилль в это время принимал французскую военную комиссию. Это была встреча, предшествующая трудным переговорам с представителями французского правительства в эмиграции. Черчилль понимал, что он вынужден будет согласиться со всеми условиями миссии, пойти на любые уступки, оказывать французской армии такую помощь, какую она затребует. В пределах разумного, естественно. И эта предрешенность переговоров удручала его. Тем более что в состав правительства входило несколько людей, которых он совершенно не воспринимал. И если бы не сложившаяся ситуация на фронтах и не нажим общественного мнения…

Если бы, если бы…

Черчилль приготовился в очередной раз выслушать переводчика и не заметил, как сзади к нему бесшумно приблизился секретарь.

— Вас срочно просят к телефону, сэр.

— Что? — удивленно спросил премьер-министр, оглянувшись. — О чем вы, уважаемый?!

— Простите, сэр. Речь идет б лейтенанте Роусене. Это он просит вас… Еще раз приношу свои извинения.

— Ах, Роусен. Это меняет дело. Это совершенно меняет дело. Прошу прощения, господа. Я на минутку.

Черчилль взглянул на министра иностранных дел. Тот вежливо кивнул и, обратившись к главе миссии, столь же вежливо улыбнулся.

— Продолжаем работу, господа.

Черчиллю пришлось ждать этого звонка целую неделю. И целую неделю он надеялся, что звонок развеет все то, что так угнетало его. Угнетало давно, с момента встречи с полковником О’Коннелом.

— Сэр, осмелюсь потревожить вас…

— Говорите по тексту, — резко прервал его премьер-министр.

— Слушаюсь, сэр.

Когда лейтенант закончил чтение, Черчилль почти минуту молчал, стоя с трубкой в руке.

Лейтенант терпеливо ждал.

Черчилль решал для себя задачу, которая, казалось бы, давно должна была бы решиться в ведомстве шефа военной разведки. И, очевидно, решилась бы. Стоило только приказать. Но в том-то и дело, что отважиться на такой приказ он не мог.

— Передайте Ирландцу, чтобы он продолжал поиски, — ответил, наконец, Черчилль.

— Слушаюсь.

— Все внимание — «Евангелию». Пусть привлекает наиболее надежных помощников. Но предупредите круг людей, которых можно использовать, должен быть крайне ограничен. Подчеркните это, Роусен: крайне ограничен!

— Будет сообщено, сэр.

— Все. Жду его донесений. Вы все запомнили?

— Да, сэр.

— Так действуйте же.

— Будет исполнено, сэр.

Положив трубку, Черчилль опустился в кресло и закрыл лицо руками. Как некстати всплыла эта история с чемоданом, набитым письмами! Кто бы мог предположить, что макаронник дуче, увидев ордер на арест, станет набивать свой арестантский чемодан письмами людей, которые втой или иной форме симпатизировали ему, разделяли его взгляды? Какая низость! Какая мизерность!

Единственным утешением было то, что, как он понял из сообщения, чемодан все еще находится у Муссолини. Все еще у него. Полковник условно назвал чемодан Муссолини «Евангелием». В этом что-то есть. Да не «что-то», а довольно грубый намек на его, Черчилля, откровения.