Олег Сидельников - Одиссея Хамида Сарымсакова

Вылезли из «пешечки» Кобзарь с Зайцевым. Тоже еле на ногах держатся, взмыленные. И все же не удержался от шутки командир, произнес хрипло, с трудом шевеля пересохшими губами:

— С легким паром, хлопцы!

Так началась боевая страда. Бомбовые удары с горизонта и с пикирования по вражеским морским конвоям, по портам и базам Варде, Вадсе, Берлевог, Киркенес... Барражирование в районе Тана-фьорда, где притаился чудовищной величины линкор гитлеровцев «Тирпиц», охрана и обеспечение с воздуха действий наших подводных лодок в Баренцевом море, ну и, конечно же, — бомбардировка ненавистного аэродрома Луостари. Удивительно живучий оказался объект. Казалось бы, конец пришел осиному гнезду — все начисто разбомбили. А через неделю уже в Ваенге сирены воют, луостарские фрицы бомбят наш аэродром!

Особенно трудными оказались полеты на разведку и АФС (аэрофотосъемка). Вроде бы, не сравнить с пикированием на ощетинившийся зенитным огнем транспорт. А кроме транспорта, боевые корабли бьют, тяжелые зенитные батареи, установленные противником на прибрежных скалах (немецкие морские конвои всегда жались поближе к берегу), вражеские истребители так и норовят подловить «пешку» при выходе из пике, на крутой глиссаде, когда иной раз буквально через корабль — объект атаки — приходилось «перепрыгивать»... А разведка — дело тихое...

Но это только на первый взгляд. За разведчиками немецкие асы охотились буквально с остервенением. На одну «пешечку» иной раз чуть ли не целую эскадрилью бросали. И понять их можно. Привезет разведчик в штаб фотоснимки фашистских укреплений, баз, аэродромов — это же бесценные сведения! И что бы ни было, а разведчик обязан выполнить боевое задание. А что это значит?..

Чтобы снять панорамно фронтовые укрепления противника, нужно лететь с определенной скоростью, не совершая никаких противозенитных маневров, лететь на заданной высоте, буквально протаранивая стену зенитного огня. Если же объект разведки не линейный, а, скажем, занимает несколько квадратных километров (например, огневая позиция сверхдальнобойных тяжелых орудий, о которых речь впереди), приходилось водить Пе-2 галсами, то есть пролететь заданный квадрат «от» и «до», развернуться и пройти назад, затем вновь обратно, смещаясь постепенно вправо или влево, так, чтобы охватить и сфотографировать на галсах всю площадь квадрата. Зенитные пушки, «эрликоны» и пулеметы врага не всегда стреляют — хоронятся от разведчика. Но тогда появляются «мессера»... Многих наших разведчиков постигла горькая участь при выполнении таких «тихих» заданий.

... 29-й бомбардировочный полк вошел в состав 5-й минно-торпедной авиационной дивизии, которой командовал полковник Кидалинский. Это был прирожденный истребитель и, невзирая на свое высокое положение, часто сам вылетал на боевые задания. Человек уже немолодой, комдив летал, однако, лихо, мастерски выполняя самые сложные фигуры высшего пилотажа. Очень любил искать — и отыскивал — «крылатые таланты».

Однажды Кобзарь сказал Хамиду по секрету:

— Кажется, хлопчик, расстаться нам придется.

— Да ты что, Иван Родионыч! — ахнул Хамид.

— В штабе полка был, случайно подслушал разговор начштаба с комдивом. О тебе разговор шел. Уж больно хорошие фотопейзажи мы с тобой привозим. Особенно комдиву понравились виды сфотографированных тобою минных полей в Баренцевом.

— Так это и твоя заслуга, командир!

— В разведке главная фигура во время фотосъемки штурман. А летчик, он что? Извозчик. Сиди, слушай и выполняй команду подчиненного: «Пять градусов вправо поверни, командир», «Влево два... Скорость...» Обнаружен у тебя начальством разведческий дар, гордись! — Иван дружески хлопнул боевого друга по плечу. Успокоил: — А может, я зря языком мелю?

Оказалось, не зря. Хамида перевели в экипаж лейтенанта Леонида Акулинина.

Штурманы у него почему-то часто менялись. Один заболел, другого ранило, третий уехал учиться на летчика... Но с Акулининым довелось Хамиду летать почти целый год. Их экипаж специализировали на разведке, не освободив, впрочем, и от полетов на бомбежку.

Лейтенант Акулинин внешне выглядел образцово. Китель морской всегда отутюжен, на голенищах сапог солнечные зайчики играют, белоснежный подворотничок. Картинка. Он очень нравился девушкам-краснофлоткам — шоферам, оружейницам, укладчицам парашютов — и единственным его конкурентом по «флотской неотразимости» был лейтенант Квирикашвили, жгучий брюнет с орлиным взглядом. Дело свое двадцатипятилетний Леонид Иванович Акулинин знал блестяще. Во время АФС он так мог «держать площадку», что, казалось, поставь торчком карандаш, — не шелохнется.

И начались полеты. Разведка, разведка, разведка, бомбоудар с пикирования... Опять разведка...

А штурманом у Кобзаря стал Петя Алферов.

И вновь Хамиду пришлось пережить тяжелое потрясение.

Однажды звено Пе-2 (три самолета) вылетело на бомбежку вражеского морского конвоя в районе Берлевога. Назад звено не вернулось. Ни один из трех стрелков-радистов ничего не сообщил — ни по радиотелефону, ни морзянкой. Среди погибших — экипаж дорогого друга, Вани Кобзаря.

29-й полк, как, впрочем, и другие полки — торпедоносцев, истребителей, разведчиков, штурмовиков — нес тяжелые потери. Опережая события, скажу, что до конца сорок третьего года 29-й пять раз пополнялся летным составом и техникой. Летчики-североморцы сражались яростно, беззаветно. Но и противник у них был очень серьезный. Геринг в Норвегию пилотов и штурманов новичков почти не присылал. Истребители, бомбардировщики и торпедоносцы люфтваффе были как на подбор — матерые воздушные пираты: они хозяйничали в небе Польши, Франции, участвовали в воздушных схватках над Британией. Попадались и такие воздушные волки, что еще в испанском небе начинали свой кровавый путь. В храбрости, профессиональном умении им тоже нельзя было отказать.

И все же постепенно североморцы завоевывали господство в воздухе. Ценой тяжелых потерь.

Хамид, узнав о гибели Ивана и его экипажа, не выдержал, заплакал. Ушел в сторону сопки — мшистой, каменистой. Сел на валун. Вспомнились вещие слова Ивана, сказанные им вроде бы в шутку:

— Ты, Хома (Иван его и на украинский лад величал), у меня вроде талисмана. Почему? А везучий. Помнишь, «мессер» нам снаряд в борт всадил? Мы от него к Северному полюсу, а он — за нами! Снарядик-то в нескольких сантиметрах от твоей персоны застрял. Представляешь, что бы было, если бы рванул?! А он — ничего. Смирный. А сколько пробоин мы с тобой привозим?! И хоть бы кого зацепило! Нет, хлопчик, ты, видать, заговоренный.

Хамид вздохнул, поднялся с валуна, прошелся по резино-пружинистому мху. Подумал о том, что как ни борись с суеверием, а все же летчики народ на этот счет чувствительный. Работа такая, жизнь постоянно висит на волоске. И не такая уж редкость увидеть летчика, штурмана или стрелка небритым перед боевым вылетом. И разные «талисманчики» не перевелись — игрушечные мартышки, подковы... И старые, затрепанные, видавшие виды комбинезоны летчики очень даже не спешат поменять у старшины эскадрильи на новенькие. Потому что старые — проверенные, «счастливые». И, разумеется, Иван огорчился, расставаясь со своим живым «талисманом», не только потому, что привык ко мне. Ему и по другой причине не хотелось менять «везучего» штурмана. О чем он думал, падая со своим самолетом в свинцовые волны Баренцева моря?!.