Богдан Сушинский - Ветер богов

Гитлер содрогнулся и оглянулся на дверь. Ему вдруг захотелось, чтобы в проеме опять появилась пленительная фигура Евы Браун, его «белокурого баварского чудовища».

— Только бы не напоминала мне больше ни о Роммеле, ни о Рундштедте, — ревниво пробормотал он вслух. — Я вообще запрещу кому бы то ни было обращаться к ней.

Проснувшись на рассвете, Скорцени решил пройтись по берегу озера. Все гости князя разъехались еще вчера, только Скорцени, Фройнштаг и Родлю предстояло покинуть это мрачноватое пристанище итальянского Дракулы сегодня, сразу же после завтрака. Вместе с Боргезе они возвращались на Лигурийское побережье, на базу «Икс-флотилии».

Штурмбаннфюрер бесцельно брел по тропинке, ведущей к перевалу, за которым скрывалась небольшая горная деревушка, за-селеннная итальянскими австрийцами. Достигать этого перевала ему не хотелось так же, как и возвращаться к вилле. В нем витал дух скитальца.

Пройдя между невысокими, поросшими мхом скалами, штурмбаннфюрер оказался в извилистом распадке, по дну которого сочился медлительный, немыслимо чистый ручеек, образующий на корневищах древних сосен бесшумные карликовые водопады. Места здесь казались дикими, совершенно не тронутыми ни войной, ни вообще цивилизацией. И звено пролетевших с юга на север бомбардировщиков тоже не имело к ним никакого отношения, поскольку принадлежало к иному миру.

Пройдя вниз по течению ручейка, он спустился на песчаную отмель и увидел, что к его пристанищу приближается весельный плот. Да, это был настоящий большой плот с двумя парами огромных весел и деревянной хижиной посредине.

«Плот с хижиной посреди горного озера — вот все, что тебе нужно для того, чтобы дождаться старости», — совершенно искренне объяснил себе Скорцени.

— Господин штурмбаннфюрер! — неожиданно раздался веселый, беззаботный голос княгини Сардони. — Руки вверх и сдавайтесь! — Улыбаясь, девушка проследила, как Скорцени замер от удивления, и смилостивилась: — Ладно, руки можете не поднимать, ваша лень общеизвестна. Однако сдаваться все равно придется.

Веслами орудовали два курсанта-смертника. Подогнав плот к отмели, они вопросительно взглянули на княгиню.

— Вы ведь не обидитесь, если посоветую вам вернуться в казарму по тропинке? — осчастливила их Мария-Виктория признательной улыбкой.

Смертники-итальянцы кротко поблагодарили ее и, оставив весла, сошли на берег. Скорцени обратил внимание, что они даже не улыбнулись, не попытались пошутить с девушкой. На их поведении уже лежала печать обреченности, печать смерти. Правда, уходя, они оглядывались на эсэсовца, которому предстояло оставаться наедине с прекрасной графиней Стефанией Ломбези, — как она представилась командиру их группы, выпрашивая право на плот, использовавшийся «коммандос-торпедами» для отработки погружения в воду, — однако во взглядах их уже не чувствовалось ни озорства, ни обычной мужской зависти. Ничего, кроме безысходной евнушеской тоски.

— Я понимаю, почему вы боитесь ступить на плот. Пока мы поговорим, он отчалит от берега и вам придется взяться за весла, — продолжала провоцировать его Мария-Виктория.

— Чего я никогда не смог бы простить вам, княгиня.

И все же Скорцени не оставалось ничего иного, как поддаться на эту провокацию. Открыв дверь хижины, штурмбаннфюрер обнаружил, что она разделена на два кубрика с разными входами. В каждом из них чернели низенькие нары, грубо сработанные столы и стулья, да еще виднелись небольшие бухты веревок с якорьками — словом, все то, чему и положено быть на любом суденышке.

— А знаете, для чего предназначен этот плот? — храбро вошла Мария-Виктория вслед за штурмбаннфюрером в один из кубриков.

— Нетрудно догадаться.

— Как и ошибиться. Вовсе не для того, что приписала ему ваша скудная солдатская фантазия. Истинное предназначение его — в другом. Когда к кому-либо из коммандос приезжает жена или невеста — в их распоряжение предоставляются плот и весь этот горный океан. А как вам такая роскошь?

— Командование позволяет смертникам подобные встречи? — удивленно проворчал Скорцени, стоя у небольшого иллюминатора, заимствованного для хижины, очевидно, у какого-то списанного катера. — Напрасно оно прибегает к этому. С той минуты, когда коммандос оказывается посвященным в камикадзе, жизнь его должна протекать подобно жизни монаха-отшельника — в уединении и самосозерцании. К чему излишние трагедии и душевные травмы?

— Своим камикадзе вы, конечно же, запретите всякую связь с грешным миром. О да! Там все будет в духе Скорцени, — продолжала в том же иронично-провокационном тоне княгиня. — Все, с чем соприкасается «первый диверсант рейха», сразу же должно быть подчинено законам средневекового рыцарства и мрачной армейской инквизиции.

— Послушайте, вы, армейский инквизитор, — резко прервал ее монолог Скорцени, — вы что, влюблены в меня? Откровенно, без кокетства…

Княгиня застыла с полуоткрытым ртом, проглотив все те слова, которыми собиралась завершить свою блистательную атаку.

— П-почему вы так решили, что будто бы я?..

— Мы не станем выяснять, почему я так решил. Вопрос, полагаю, вам ясен.

Мария-Виктория с опаской взглянула на Скорцени и отступила поближе к выходу. Еще немного, и она уходила бы от плота, оглядываясь на штурмбаннфюрера с той же тоскливой безучастностью, с какой еще недавно оглядывались двое коммандос.

— Вы хотя бы осознаете, что, задавая этот вопрос, вы уподобляетесь камикадзе?

— Уподобляюсь.

Они вышли из каюты и несколько минут рассматривали прибрежный склон, словно моряки — очертания неизвестного острова. В горной чаще озера было на удивление тепло, тем не менее Мария-Виктория зябко стягивала полы своего толстого, неженского плаща-накидки, сшитого по повседневному образцу из черного английского сукна. У Скорцени почему-то закралось подозрение, что он был пожертвован княгине хозяином виллы. Специально для этого свидания.

— Понимаю: вчера вам досталось от вашего унтерштурмфюрера, — почти искренне посочувствовала Сардони. — Ума не приложу, зачем она вам понадобилась в Италии в этот раз. Не собираетесь же вы вновь похищать папу римского. Разве что решили повторить неудавшуюся попытку?

— Что-то я не вижу рядом с вами господина Тото. Бедного, вечно молящегося монаха Тото из ордена христианских братьев. Его вопросы, как и сочувствие, звучали бы более профессионально. Кстати, почему его нет с вами?

— Как видите, прекрасно обхожусь без него.

— И на вилле «Орнезия» — тоже?

— Напрашиваетесь в гости, штурмбаннфюрер? — игриво повела плечами Мария-Виктория.

Вернувшись в каюту, она открыла небольшой настенный бар и извлекла из него бутылку вина, которая оказалась предусмотрительно открытой. За двумя фарфоровыми бокалами дело тоже не стало. Княгиня сама наполнила их уверенной рукой хозяйки.