Богдан Сушинский - Граница безмолвия

Под вечер Вадим надел бушлат с меховой подстежкой и отправился на «набережную», как пограничники называли свою тропинку между скалой и вышкой поста наблюдения. Вечер оказался значительно теплее, чем он предполагал. Впрочем, вечер здесь — понятие относительное, поскольку с конца марта и до двадцатых чисел сентября в этих краях длился летний полярный день. Однако очень скоро эта нордическая благодать должна была завершиться долгой полярной ночью, во время которой Ледовитый океан станет изрыгать пронизывающий все человеческое естество могильный холод.

Оставляя КПП, лейтенант вдруг снова вспомнил об Оркане, о котором за хлопотами обустройства совершенно забыл. Черт возьми, знать бы сейчас, где находится этот шаман! Конечно, у них были прекрасные отношения, однако дезертир есть дезертир. Оказавшись вне закона, он вынужден будет стать матерым уголовником, иначе попросту не выживет. А поскольку Тунгуса вооружен, к тому же он прекрасный стрелок, то кто знает, как он поведет себя, когда жизнь заставит его вернуться на заставу — к крыше над головой, к теплу, к запасам продовольствия и хоть к каким-то основам цивилизации. И если Оркан решит, что овладеть всем этим хоть на несколько месяцев он сумеет, лишь убрав нового начальника заставы, то остановит ли его былая дружба? Вряд ли. Но и для себя Ордаш решил, что ни прогонять, ни, тем более, стрелять в этого дезертира не станет.

Впрочем, лейтенант понимал, что с окончательным решением спешить не стоит, поскольку самым разумным будет действовать, исходя из ситуации. А вот как именно следует вести себя, лейтенант пока что не решил. Арестовать дезертира и целый год содержать его на гауптвахте — а гауптвахта находилась в подвале левого крыла казармы — под охраной и на своём собственном попечении он не в состоянии. Обезоружить и прогнать его из заставы в заснеженную ледяную тундру на верную гибель — было бы бесчеловечно и преступно.

Но пока что… Многое лейтенант отдал бы, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, где сейчас этот странник северной пустыни, куда он держит путь и что замышляет.

Когда командование принимало решение оставить его здесь одного, оно исходило из того, что само присутствие лейтенанта будет как бы символическим, поскольку никакой реальной угрозы заставе быть не может, а тот, кто захочет нарушить границу и углубиться на территорию страны с севера, спокойно может сделать это на любом из многих тысяч никем не охраняемых километров территории. И уж тем более не предполагали, что угроза для пограничника может исходить из глубины своей же территории.

На заставе ошибались, считая, что Олень-Оркан не знает об уходе гарнизона форта. Интересуясь песцовыми шкурками для капитана, боцман Максимыч, который вел с ним переговоры, предупредил.

— Только времени у тебя мало. Судно, конечно, задержится до появления здесь врача, но учти: всю заставу мы снимаем. На зимовке остается только её старшина.

— А что будет со мной? — растерянно поинтересовался Оркан.

— То же, что и со всеми — на фронт пойдешь, парень. Может, под Мурманск, а может, сразу под Москву.

— А кто будет добывать мясо для старшины? Оркан всегда был добытчиком.

— Вот на фронте и будешь добывать его. Поэтому, если на заставе есть шкурки, постарайся передать их в каком-нибудь тюке, под видом амуниции, а сам решай. Ты ведь из местных, — воровато оглянулся он, стоя на причале у трапа. — А стойбищ много, и собратья твои все кочуют…

Оркан прекрасно понял, что тот имел в виду. Он уже хотел отойти к крытому причалу, в котором стояли шлюпки, однако боцман окликнул его.

— Послушай, тунгус, о шкурке песцовой — это я так заговорил, для затравки. И капитана на эту авантюру подбил тоже я. Но есть дела посерьезнее. Тобой в Архангельске человек один заинтересовался. Тобой и твоим отцом.

— Какой человек?

— Издалека Который помнит, что отец твой происходит из древнего рода хана Кучума. Энкаведисты об этом не знают, иначе не служить бы тебе в пограничниках, а он, и те люди, что стоят за ним, — знают. Бывает же так? Ты этих людей не знаешь, зато их знает твой отец.

— Мой отец знает многих людей.

Боцман кисловато ухмыльнулся в седеющие усы и исподлобья осмотрелся.

— Кто бы сомневался в этом? Если хочешь встретить отца, сейчас же уходи с заставы к предгорьям, а затем вдоль скал направляйся в сторону реки Эвены.

— Стойбище отца — у Эвены? — осветилось улыбкой обветренное, вечно шелушившееся лицо молодого тунгуса.

— Значительно ближе. Его люди встретят тебя, главное, держись поближе к скалам. Тебя ведь этой осенью должны были демобилизовать?

— Этой осенью, — кивнул ефрейтор.

— Но теперь никого не демобилизовывают. Всех отправляют на фронт. Так что сам решай…

Никакого особого плаца в голове Тунгусы не вызревало. Олень-Оркан даже не знал, вернется ли он на заставу, чтобы вместе со всеми отправиться на фронт, или же уйдет с родом отца в глубины тундры, к новым стойбищам и пастбищам. Единственное, о чем он в то время думал, — что где-то там, в предгорье, его ждет отец, ждут охотники из рода Оркана, которых он так долго не видел.

Двое вооруженных людей, которые встретили ефрейтора в ущелье, тоже оказались тунгусами. Он определил это сразу же — по их одежде, по типу лиц, по особой, «охотничьей» походке…

— Ты и есть тот самый Олень-Оркан сын Барса-Оркана? — спросил один из них по-тунгусски, но с каким-то странноватым акцентом.

— Я. Мне сказали, что здесь меня ждет отец.

— Он ждет тебя не здесь, — объяснил рослый худощавый охотник, назвавшийся Нергеном.

— А где?

— На стойбище. Километрах в сорока отсюда. Зато здесь тебя ждут люди, которым давно хотелось поговорить с тобой. С отцом увидишься позже. Иди с нами.

Поняв, что его заманивают в какую-то ловушку, Оркан хотел объяснить, что у него мало времени, нужно возвращаться на заста-ву, но тунгусы посмотрели на него с таким удивлением, словно не понимали, о чем идет речь. Один из них что-то гортанно прокричал на непонятном ефрейтору языке (как оказалось со временем, он владел норвежским) и на плоской вершине небольшой скалы возникли еще трое людей. Причем один из них был в красноармейской форме, а двое в какой-то иностранной, как он вскоре понял, немецкой. Через полчаса, уже обезоруженный, он сидел в самолете, который уносил его куда-то в глубину тундровых предгорий.

Кротов сомневался в том, следует ли доставлять Оркана на базу «Норд-рейх», после чего ефрейтор сразу же становился посвященным в тайну её существования. Однако фон Готтенберг настоял на том, что будущий резидент разведывательно-диверсионной сети в Зауралье и «вождь восставших сибирских племен» должен лично убедиться: германские вооруженные силы не только ведут бои где-то там, в далекой России, но уже находятся в его краю. А значит, пора создавать отряды воинов-охотников, очищать свой край от коммунистов и при поддержке германский войск и Белого движения заниматься возрождением союзного Германии Сибирского ханства, подобно тому, как в Маньчжурии, где проживает немалое число тунгусов, была возрождена Маньчжурская империя.