Богдан Сушинский - Граница безмолвия

Весть о «принесенной в жертву» медсестре полковник поначалу воспринял настороженно:

— Я разве просил тебя об этом? Просил поговорить с ней?

— Никакого разговора и не было. Хирург сама так решила. Наверное, приглянулись вы медсестре. И по возрасту она как раз…

— Ну, возраст — не самое большое достоинство этой медсестры. Но сохранилась она, не спорю, сохранилась, — пробубнил он, глядя на носки сапог. — А в остальном… Где моя каюта палубный матрос Севрюков знает, так что сам понимаешь…

… И тело у нее оставалось все таким же податливо нежным, и вела себя Рита достаточно деликатно, предаваясь сдержанным женским ласкам. Тем не менее вся эта любовная встреча происходила «как-то не так». Точнее, она происходила совершенно не так, как тогда, в скверике возле архангельского порта, и уж совершенно не так, как это представлялось Ордашу в его любовно-сексуальных грезах. И дело не в тех условиях, в которых они занимались любовью. Не было той пылкости чувств, не было юношеской тайны телесного познания друг друга, не проявлялось никакого азарта обладания.

Степенно вошла в отведенную им каюту, с холодной чопорностью восприняв поцелуи мужчины; степенно разделась и так же степенно улеглась на моряцкую лежанку, слегка, но в то же время демонстративно раздвинув ноги. Всем своим видом она как бы говорила мужчине: «Ну, ради бога! Раз ты так хотел этого… Вот она — я! Вся твоя, отводи душу!»

Пораженный этой демонстративной ритуальностью «возлежания», Ордаш даже не сумел должным образом настроиться на любовную связь, а пристраивался на краешке лежанки рядом с женщиной с той бесчувственностью, с какой мог пристраиваться рядом с беломраморной статуей. Брал он ее тоже как-то нервно, издерганно, не ощущая ни какой-то особой страсти, ни желания повторить или хотя бы продлить этот акт. «Именно так, — разочарованно подумал лейтенант, — и берут давно утратившие интерес к любовным забавам мужья своих опостылевших жен после каких-нибудь двадцати лет, проведенных в общей семейной постели».

Все еще оголенная, Рита уселась в постели, закурила и, по-мужски пуская дым ноздрями, с убийственной иронией произнесла:

— Что-то ты нынче не очень, мой неподражаемый старшина. Оробел, что ли?

— Да вроде бы нет, — судорожно напяливал на себя кальсоны. — Хотя немножко было…

— То ли от женского тела совсем отвык, то ли успел привыкнуть к мужскому…

— Как это — «к мужскому»? — застыл он с незастегнутыми кальсонами в руках.

Рита окинула его с ног до головы оценивающим взглядом, ухмыльнулась и, запрокинув голову, сделала несколько глубоких затяжек.

— Да это я так, не обращай внимания, — молвила она, улыбаясь каким-то своим мыслям или воспоминаниям. — Не таким ты представлял себе наше очередное свидание, правда?

— Не таким, — не собирался щадить её Вадим.

— В семейной жизни это называется «испытанием постелью». Платонические грезы наши — это одно, а сексуальная физиология, со всем её потом, женскими излияниями и прочим натурализмом, — совершенно другое. Уж поверь мне. Так что с этим тебе, боец любовного фронта, придется смириться.

— Ты с кем-то спишь?

— Нимба над моей головой вроде бы не наблюдается, это ты мог обнаружить еще в Архангельске.

— В смысле… Я хотел спросить: ты с кем-то живешь? — устыдился лейтенант некорректности своего предыдущего вопроса. — Ну, чтобы так, постоянно, как с мужем?

— За это время я вообще могла выскочить замуж. Первая невеста Салехарда и его окрестностей. Считай, всего Крайнего Севера. Такое тебе в голову не приходило?

— Женщина ты приметная, кто спорит? — возился он со своими портянками.

— Могла, но не вышла, — признала Рита. — Зато все «местные руководящие товарищи» как с цепи сорвались. Пришлось прикрыться одним из них, чтобы отбиваться от всех остальных. Иначе скурвлюсь, как говорят у нас, словно последняя портовая шлюха. Ты уж извини за откровенность.

Лейтенант несколько раз порывался сказать что-то путное, но всякий раз отказывался от этого намерения, ограничиваясь каким-то нечленораздельным мычанием.

— Напрасно ты так поспешил с одеванием, — наконец погасила она в костяной пепельнице старпома свой окурок. — Время в запасе у нас еще было.

Однако никакой попытки вернуть мужчину в остывшее ложе так и не предприняла, тоже взялась за одежду. Да и произнесла она все эти слова каким-то сухим, безразличным тоном.

— А ведь я дал себе зарок, что, как только увижу тебя, тут же предложу стать женой.

— Это следовало сделать еще там, в Архангельске, — поправляла она пилотку, смотрясь при этом в небольшое зеркальце. — Тогда я готова была на все. Кровь во мне бурлила тогда, как у молодой оленихи во время первого гона.

— А теперь?

— Ты относительно крови или относительно готовности выйти за тебя замуж? — все еще стоя к нему спиной, поинтересовалась Рита.

— Относительно готовности.

— Если по правде, ни того, ни другого, — спокойно признала она. — Сам посуди: ты здесь, а я — там, за тысячу километров. Война. Словом, не хочется мне пока что замуж. Ни к чему путному это не приведет. Наверное, я и в самом деле очерствела за хирургическим столом. Да и к мужикам то ли слишком привыкла, то ли, наоборот, окончательно остыла. Хотя нутром своим бабьим понимаю, что вроде бы рановато. Только все это уже не любовь, а чистая — или, наоборот, грязная — физиология.

Вспылив, Ордаш вознамерился решительно выйти из каюты, но Атаева вдруг скомандовала:

— Стоять! Демонстрации здесь никому не нужны. Отсюда мы выйдем вместе, улыбаясь, рука об руку. Иначе завершение нашего романа будет выглядеть слишком вызывающе и глупо. Устанем объяснять-доказывать.

Они поднялись на вершину возвышенности, на которой их ждал самолет, но затем еще минут двадцать ждали, когда на палубе у трапа наконец появится медсестра. Полковника рядом с ней не оказалось, очевидно, он опасался огласки. Однако Ниловна, казалось, совершенно не замечала его отсутствия. Спускаясь по трапу, она то и дело оборачивалась, махая рукой и посылая сгрудившимся у борта морякам и пассажирам воздушные поцелуи.

— Тебе не кажется, — проговорила Рита после очередной затяжки «Беломорканалом», — что она ведет себя так, словно успела переспать со всей командой «Вайгача»?

— Просто она рада близости с полковником, — заметил Ордаш.

— … Или же сожалеет, что не успела этого — с командой, имею в виду — сделать, — желчно завершила свою мысль Рита, не обращая внимания на замечание своего «неподражаемого старшины».

Когда время стоянки подходило к концу, полковник пригласил Загревского и Ордаша к себе в каюту.

— Разговор у нас, товарищи командиры, будет недлинный, — проговорил он, наливая в небольшие кофейные чашечки по пятьдесят граммов коньяку, от вида и запаха которого Вадим успел основательно отвыкнуть. — Как уже было сказано, завтра, после посадки личного состава на судно, вы, капитан Загревский, передадите заставу лейтенанту Ордашу, который отныне будет комендантом этого пограничного форта и начальником заставы. На вооружении у лейтенанта остаются, как мы уже с вами уточнили, ручной пулемет, два карабина о тысяче патронов, пистолет при сотне патронов, ракетница и двадцать гранат. Этого вполне достаточно, чтобы в случае какого-то нападения дать нарушителям настоящий бой. Продумайте, лейтенант, как весь этот арсенал расположить, чтобы он оставался доступен и в то же время находился в безопасности.