Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа

Он шагал по кривым улочкам, старался выбраться к тупику, где притаился подвал сапожника Степана Гурченко. Одно теперь отлично понимал: пока что должен быть подальше от немецких патрулей, меньше шататься по городу. Скоро стемнеет, и настанет благословенный «комендантский час», тогда совсем весело будет встретиться с патрулем… Ко всему он еще испытывал страшную усталость, отчаянный голод.

Он долго петлял по улицам и улочкам, никак не мог найти ни сапожника, ни его жилья. Много домов было разбомблено. А когда наконец добрался до знакомого забора, с горечью увидел груду щебня на месте дома и подвала, где некогда обитал Гурченко. Сердце его мучительно сжалось. Плохо дело: оборвалась главная нить, которая могла вывести его из западни.

А ночь неумолимо надвигалась. Надо было что-то спешно предпринять. И тут он вспомнил, что Степан устроил его тогда на несколько дней у своего товарища, старого рабочего гидростанции. Он свернул на соседнюю улочку, которая, к его радости, оказалась более или менее целой.

С усиленно бьющимся сердцем перешагнул он через каменную изгородь маленького двора, где в глубине под крутым пригорком прилепилась маленькая обтрепанная хибарка.

Оглянувшись внимательно, осторожно постучался. Никто не отозвался. Стукнул в дверь сильнее. Послышались неторопливые шаги, и неуверенный хрипловатый голос спросил:

— Кто там?..

— Свои… Откройте, пожалуйста, товарищ Митрошин… Свои…

Дверь не сразу приоткрылась. Петр Лазутин увидел бледного, сгорбившегося старика в очках, с обросшим лицом, в потрепанной и измятой куртке.

— Андрей Петрович, своих не узнаете?

— Смотря каких своих… — не сразу ответил тот. Стоя на пороге, пристально всматривался в незнакомца.

И вдруг глаза его расширились. Он отступил от порога, давая солдату дорогу:

— Свят… Свят… Заходи в дом, гостем будешь… Эрнст Грушко?! Слава богу, что вижу тебя живым. А мы уже давно похоронили тебя. Стало быть, долго жить будешь!.. Думал, что и ты угодил в тот переплет на Волге. Каким ветром, Эрнст?.. Заходи, чего мы здесь торчим? Скажи пожалуйста, Эрнст Грушко воскрес!..

Гость приложил палец к губам и прошел в комнату:

— Тс… Этого имени не надо произносить… И скажете нашим знакомым, что Эрнста уже не существует… Меня теперь зовут Петр Лазутин…

Хозяин дома насторожился. Испытующе глядя на него, пожал плечами и повторил одними губами:

— Петр Лазутин? Кто ж тебя перекрестил? Так ты уже не немец, не фольксдойч, не переводчик?

— Я теперь ничто… — горько улыбнулся Илья, сбрасывая шинель.

По обросшему лицу и измученному виду Андрей Петрович понял, что с этим человеком стряслось что-то страшное. Но первым долгом надо вскипятить котелок чая, покормить гостя, а уж потом говорить о другом. Если, конечно, он сам найдет нужным рассказать, каким ветром его снова прибило к этому берегу, к этому городу, который уже стал прифронтовым.

Да, ничего не скажешь. Уходил человек из огня, а попал дракону в зубы!

Нельзя сказать, что Петру приятно было оказаться в этом разбросанном, сумасбродном городе, откуда почти все население ушло в окрестные села, чтобы хоть как-нибудь прокормиться, не умереть с голоду. Город был наводнен военщиной, носа не высунешь! А новая справка может Петра только погубить.

Еще совсем недавно для оккупантов это был глубокий тыл, захватчики чувствовали себя здесь вне опасности, если не считать налеты партизан из днепровских плавней.

Сюда стянули остатки разбитых немецких частей: обозы, тыловые команды, солидное количество дезертиров, бежавших с фронта, и гитлеровцы свирепствовали, наводя ужас на все живое.

Немало немцев, которых выписали из госпиталей на фронт, не очень торопились отдавать свою жизнь за любимого фюрера. Они прятались, скрывались где попало, оттягивая время. И комендатуры и гестапо устраивали облавы, проводили аресты, проверки.

То, что Петр Лазутин узнал этой ночью от Митрошина, потрясло его. Одно ему стало ясно: в этой обстановке связаться с кем-нибудь из подполья, попасть к партизанам в плавни или перебраться за линию фронта почти невозможно и придется переждать, пока все вокруг немного уляжется. Но как переждать и где?

Он теперь между небом и землей: ни военный, ни гражданский. А вдруг попадет в облаву и окажется в лапах озверевших жандармов? Необходимо проявить исключительную ловкость, чтобы добыть более верные документы, опять стать где-то переводчиком, чертом, дьяволом, только бы вырваться из западни!

Три с лишним недели скитаний здорово подорвали его здоровье. Снова дали о себе знать старые раны, а нервы были напряжены до предела.

Несколько суток не переступал он порога — отсыпался, кое-как приходил в себя, питался чем попало. Марки, которые у него завалялись, теперь очень пригодились, — изредка Митрошин выбирался из берлоги и с большим трудом доставал скудные продукты. Но насколько этих марок может хватить?

Надо поскорее оставить временное ненадежное убежище. Не ждать же в самом деле, пока появятся каратели и схватят его. И он выбрался в город.

Но первый выход оказался довольно горестным. Это было днем, в такой час, когда, казалось, ни один гад не мог его остановить. Отошел несколько кварталов, но, как на грех, словно из-под земли выросло двое полицаев. Столкнулся с ними плечом к плечу, и они не прошли мимо.

Странное дело, по улице безнаказанно разгуливает немецкий солдат, которому положено быть на передовой, спасать их любимого фюрера и фатерлянд. Откуда он свалился? Есть ведь строжайший приказ!

Окинув равнодушным взглядом предателей, Петр стал объяснять им, что направляется в свою часть, недавно случайно отбился от нее…

Обрадовались: таки поймалась пташка! Вот таких они и ищут. Проводят его к начальству, там он с ними объяснится.

Никакие уговоры, уловки не помогли, и Петр Лазутин под конвоем был доставлен в жандармерию.

В небольшом накуренном кабинете за полуобгоревшим столом сидел тучный мужчина в штатском, с большой круглой, лысой головой и длинными смолистыми усами. Обладатель усов аппетитно пожирал ложкой не только сметану, но и вареники с творогом.

Это собственно и навлекло его гнев на двух охранников за то, что ворвались сюда не вовремя, даже поесть не дают. Да и не по адресу пришли. Чего эти тупицы притащили сюда немца? Глаза у них повылазили, что ли? Разве не видят, что он явный немец. А коли так, то должны отправить его в комендатуру… Мало у него мороки с русскими гражданскими?

И задержанного отвели на противоположную сторону улицы.

Через несколько минут Петр Лазутин вошел в просторную светлую комнату, правда, с разбитыми окнами. 3а большим складным столом, уставленным несколькими телефонными аппаратами и еще чем-то, сидел стройный и моложавый капитан. Аккуратно причесанные на пробор волосы пшеничного цвета блестели. Узкое, тщательно выбритое лицо и пенсне на прямом длинном носу. Он говорил по телефону, не поднимая глаз на вошедшего. Не шелохнулся, не ответил, когда тот гаркнул: «Хайль Гитлер!».