Ян Дрда - Однажды в мае

— А ты что мне обещал? Что ни на шаг от матери не отойдешь!..

Гневный голос отца загремел на всю кухню, но мать взяла отца за плечо:

— Отец, тише… не разбуди ее!..

Для Пепика это была очень опасная минута. Но внимание отца отвлекла спящая Галина. Он наклонился к ней, пристально вглядываясь в исхудалое лицо.

— Откуда она?

— Пепик с вокзала привел… из этого проклятого поезда. Из Варшавы она…

— Совсем ребенок…

— Да, папа, ребенок! Она уже в восстании участвовала! Если бы ты видел, как она бросает гранаты! В эсэсовца попала, он и рот не успел открыть! — вырвалось у Пепика против его воли.

Но разве легко промолчать о таком деле, особенно если им переполнено сердце…

— У школы, что ли? Вы и там были? — грозно задал отец неожиданный и не очень-то приятный вопрос.

Он уже слышал от угольщика Адама, как при нападении на эсэсовский госпиталь им помогла девушка, одетая как узница концлагеря.

— И из автомата тоже она стреляла, да? По окнам школы?

Пепику казалось, что он сидит на горячих угольях.

— Тоже… Я только смотрел, — прошептал он смущенно, будто речь шла о том, кто будет платить за разбитые окна.

Сейчас не хватало только еще одного, последнего вопроса отца: где же автомат, из которого стреляла Галина… У Пепика задрожал нож в руке. Такой вопрос был бы вполне законным… Но, прежде чем такая мысль успела возникнуть в голове у отца — а что она непременно возникнет, Пепик не сомневался, — раздался сильный стук в окно.

— Все к мосту! На постройку баррикад! — крикнул голос из темноты.

— Иду, иду! — буркнул Гошек в усы и незаметно усмехнулся.

Так Пепик еще раз случайно спасся от взбучки.

Его собственный приказ, отданный час назад, претворялся в жизнь. Пора было вернуться на свой пост у баррикады. Гошек вскинул винтовку за плечо, схватил ломоть хлеба со стола и бросил прощальный взгляд на жену.

— Иозеф… — тоскливо прошептала она, обнимая его.

— Не бойся, мать, все обойдется благополучно! — засмеялся отец, словно собирался на танцы, и торопливо поцеловал ее.

Он казался помолодевшим, почти юношей. Пепик не мог отвести от него глаза. Но отец тут же испортил всю его радость. Отцовские слова прозвучали с порога, как удар бича:

— Пепик, только не вздумай сбежать из дому! Мать, не отпускай его ни на шаг от себя!

— Да разве он меня послушает? — вздохнула мать.

— Ну так запри. Или привяжи к кровати!

И, хотя Пепик смиренно опустил глаза на свою картошку, он заметил, что отец на самом пороге молча, но красноречиво погрозил ему кулаком…

Тучи нависли над городом, как перед бурей. В ночной тишине таилась угроза. Большинство жителей Праги готовились ночевать в подвалах. На Голешовицкой площади во всех домах происходило одно и то же. Подавленные страхом и неизвестностью люди с детьми постарше сидели плечом к плечу вдоль стен подвала. Бетонные балки и ржавые водопроводные трубы под пыльными, неровно оштукатуренными потолками, казалось, уравнивали всех, кто сидел здесь, — и бедных и богатых. Но почти все матери могли накормить своих детей лишь невкусным хлебом с примесью картофеля или холодной манной кашей, которая была сварена заранее. А домовладелица Мацоурова тайком грызла шоколад, который она достала у спекулянтов. Закутав ноги в плед из верблюжьей шерсти, она сидела отдельно от остальных в плетеном садовом кресле, которое принес ей дворник с балкона. Правда, она боялась раздражать людей, сидевших вместе с ней в подвале, и стыдливо засовывала в рот кусочки шоколада, стараясь делать это незаметно, но непривычный аромат выдавал ее тайну. Все лишь горько усмехались.

Домовладелец Мацоур, оптовый торговец с Роганской улицы, днем тоже приколол себе трехцветный значок, не желая отстать от других в проявлении патриотизма, но при виде первого же полицейского он предусмотрительно спрятал значок. Сейчас пан Мацоур отгородил для себя место в подвале двумя огромными кожаными чемоданами, перетянул их ремнями с миниатюрными, но прочными пряжками и привязал рядом с собой уродливую пучеглазую японскую собачку. Та истерически лаяла при малейшем шорохе.

Под низким бетонным сводом, который был затянут паутиной и запорошен пылью, рядом с кучей угля стояли детские постельки или простые деревянные топчаны с соломенными тюфячками. На них съежились испуганные, ничего не понимающие малыши. Тревога, которую матери не в силах были скрыть, отражалась в их простодушных круглых глазенках. Пищали грудные дети — им было душно в холодном, затхлом подвале.

Темные тени лежали под глазами усталых матерей, кое-где можно было увидеть и встревоженного папашу. Одинокие женщины устроились, съежившись, на стульчиках, ящичках. Некоторые супружеские пары сидели в обнимку, словно боялись, что ужасы войны скоро разлучат их. Несколько пожилых мужчин, прислонившись к стене, шепотом с увлечением вспоминали прежние войны.

Все облегченно перевели дух, как будто открылось окно, когда кто-то из квартирантов принес и включил небольшой приемник. Но не успел разгореться зеленый магический огонек, как домовладелица сердито запротестовала:

— А кто за электроэнергию будет платить?

У всех в глазах вспыхнуло молчаливое презрение. Владелец приемника достал кошелек и протянул Мацоуровой бумажку в десять крон:

— Вот вам в залог, чтобы вы из-за нас убытка не потерпели…

Домовладелица машинально протянула руку и тут же вздрогнула, как ужаленная. Она поняла насмешку. Все вокруг злорадно захихикали. Из ящичка загремело: «…призывают пекарей немедленно приступить к работе. Борющейся Праге нужен хлеб…»

— Тсс! — умоляюще зашептала одна из матерей, боясь, что этот громкий голос разбудит ее ребенка.

Звук приглушили, и продолжение фразы затерялось в неразборчивом шепоте.

Тщедушный бледный человек лет тридцати, по фамилии Фара, сидел с красивой черноволосой женой у постельки четырехлетней дочурки. Вот он встал и молча высвободил свою руку из судорожно стиснутой ладони жены.

— Лойзик… — испуганно взмолилась Фарова.

Но он погладил ее по иссиня-черным волосам и сказал просто:

— Ведь я пекарь! Слышишь, мы нужны…

На лестнице послышался стремительный топот подкованных сапог.

— Господи… Немцы! — воскликнула пожилая женщина и заломила руки.

Но двери, через которые только что вышел пекарь Фара, распахнулись, и в подвал вбежал Иозеф Стршельба в солдатской каске и с винтовкой в руке. Гошек уже с час, как разослал во все стороны своих посланцев.