Ян Дрда - Однажды в мае

— Беги-ка ты лучше домой да как следует уроки учи! В понедельник учитель спросит!

— Поехали!

Оба грузовика рванулись вперед. Огорченный Пепик Гошек остался стоять посреди мостовой. Он так растерялся, что в первую секунду даже не посмотрел на Галину. Это она его все время задерживает! Прибеги они сюда чуточку раньше, он бы непременно сел в машину. Угольщик, конечно, взял бы его с собой. Ведь он знает Пепика! Они вместе атаковали немецкий эшелон. А из-за этой девчонки… да, нелегко воевать… если бабы…

— Что ты будешь… что же мы теперь станем делать? — спросила Галина, схватив Пепика за локоть.

Ее голос звучал так странно, что Пепик невольно обернулся. Девушка стояла босиком на холодной мостовой; в дырах рваного полосатого платья, которое ей выдали в концлагере, виднелось голое тело. Она стучала зубами от холода, но в глазах ее по-прежнему светился задорный огонек, хотя сердце ее ныло от мучительной неизвестности: что она будет делать одна в этом незнакомом ей большом городе?

Пепику вдруг стало стыдно: ну чего он на нее сердится! Галина ведь столько перенесла, прежде чем попала на Голешовицкий вокзал! И где ее отец, мать, где дом?

Думая обо всем этом, Пепик сделал то, что ему меньше всего хотелось.

— Знаешь что? Пойдем к нашей маме! Она даст тебе ботинки и платье поприличнее. Тебе нужно обуться и одеться, а потом уж… — пробормотал он миролюбиво и взял Галину под руку.

Нет, никто не сумеет по-настоящему оценить жертву Пепика, его решение! Ведь если он попадет матери в руки, вырваться из дому будет чертовски трудно. Но он понимал, что в такую тяжелую минуту не может бросить Галину.

— Идем к нам. А потом видно будет! — добавил он решительно.

— А твоя мать… меня не выгонит? Может… у меня вши… — сказала Галина дрожащим голосом.

— Наша мама? Да знаешь, какая она добрая! Вот увидишь! — гордо сказал Пепик, хотя душа у него при этом ушла в пятки. Добрая-то добрая… да рука-то у нее тяжелая!

Вскоре Пепик и Галина свернули к реке. Но не прошли они и двадцати шагов, как совсем рядом, за углом, затрещали выстрелы. Галина схватила Пепика за руку и побежала. Стрельба, казалось, подхлестывала ее.

— Скорей! Там сражаются наши!

Выстрелы раздавались совсем близко. Было слышно дребезжанье стекол и щелканье пуль. Иногда казалось, что стреляют прямо над головой у Пепика и Галины.

На улице, по которой проезжали машины с бойцами угольщика, в бывшей школе примерно месяц назад разместился эсэсовский госпиталь. Над его входом развевались два флага: один — черный с черепом и костями, другой — белый с красным крестом. В ту самую минуту, когда машины с чехословацкими флажками проезжали мимо окон госпиталя, на третьем этаже залаял ручной пулемет. Кто-то предательски обстреливал грузовики.

Чок-чок-чок! — щелкали пули по мостовой и отскакивали во все стороны. Люди, толпившиеся на тротуарах и десять секунд назад весело приветствовавшие чехословацкие флажки, испуганно разбежались кто куда.

Первый грузовик проскочил невредимым.

Но мотор старой, неуклюжей «праговки», в которой сидел угольщик, прострочила пулеметная очередь. Ветровое стекло разлетелось вдребезги. Водитель открыл дверцу и хотел было выскочить, но его тут же сразила пуля. Машина потеряла управление, чуть не перевернулась и наконец стала поперек мостовой, уткнувшись в тротуар.

Дело приняло скверный оборот.

Бойцы попытались выпрыгнуть из кузова, но высокий борт не сразу удалось открыть, и трое чехов были ранены, а один, с пулей в груди, упал на мостовую. Остальные, выскочив из машины, успели вбежать в подъезд дома и из-за двери пытались винтовочным огнем сбить пулеметчика. Тяжелораненого с трудом втащили в один из домов.

Угольщик и еще двое чехов укрылись за капотом грузовика. Видимо, экономя патроны, Лойза Адам дал короткую очередь из автомата. Но тут из другого окна — со второго этажа госпиталя — застрочил еще один пулемет. Пули так и щелкали по мостовой у самых ног угольщика, отскакивали от борта тротуара и рикошетом отлетали к стене дома.

Угольщик бросился на землю и спрятал голову за толстой шиной переднего колеса. Потом он подтянул колени к животу и попытался определить, из какого окна палит враг. Одному из чехов, которые укрылись вместе с угольщиком за «праговкой», пуля угодила в бок. Он выпустил из рук винтовку и попробовал было добежать до подъезда. Но уже на тротуаре его сразила новая очередь. Он упал ничком, раскинув руки. К нему подскочил товарищ и благополучно дотащил раненого до дома. Угольщик один остался за грузовиком. Прижимаясь к земле, он то и дело приподымал голову и искал взглядом коварного пулеметчика. Но, должно быть, ему не удалось определить, из какого окна ведут по нему огонь.

Тут в довершение несчастья на противоположном конце улицы появилась военная санитарная машина. Водитель, очевидно, уже издали услыхал стрельбу и, затормозив, поставил машину к тротуару. Из автомобиля сейчас же выскочил долговязый эсэсовец с автоматом в руках. Он понюхал воздух, словно охотничий пес, прижался к углу дома и дал длинную очередь по угольщику.

Теперь угольщика обстреливали с трех сторон. Гибель его казалась неминуемой.

Только теперь Пепик понял, насколько тяжел фауст-патрон. Еле переводя дух, парень бежал по улице и то и дело перебрасывал свою ношу с плеча на плечо. Галина бежала на добрых пять-шесть шагов впереди. Стреляли, должно быть, за ближайшим углом, совсем недалеко от школы, куда Пепик ходил еще в позапрошлом году. Снова и снова звенели разбитые стекла.

Не дойдя до угла, Галина предусмотрительно остановилась.

— Вот еще! — проворчал Пепик. Ему было досадно, что он не поспевает за девушкой. — То мчится как полоумная, а теперь испугалась чего-то! Девчонка, сразу видно!..

Он догнал Галину, думая свернуть за угол. Но та внезапно крепко вцепилась в локоть Пепика и стремительно оттащила его в сторону. Пепик чуть не упал. Тут Галина навалилась на него всем телом и прижала к стене.

Едва успела она это сделать, как над головой у них взлетело облачко пыли. Какой-то пулемет, очевидно из окна школы, словно дятел долбил угол, кроша штукатурку и кирпичи. На лицо Пепика и Галины посыпалась мелкая пыль: белая — от штукатурки, красная — от кирпичей. Пепик прижал фауст-патрон к груди. Он чувствовал, что от волнения и страха у него подгибаются колени и что он дрожит всем телом. Почему бы и не сознаться в этом? Но Пепик страстно убеждал самого себя: «Нет, я не боюсь. Вот и не боюсь!» А тело не слушалось и все-таки дрожало. Галина зашептала ему на ухо:

— Ты не бойся!.. Привыкнешь! Я это по Варшаве знаю…

В это время в нескольких шагах от Галины и Пепика взвизгнули автомобильные шины — это за углом на всем ходу резко затормозили машину. Пепик и Галина насторожились. Кто там? Свои? Или враг?