Иван Новиков - Руины стреляют в упор

Через несколько секунд на двери комнаты, в которой была типография, висел большой замок... Ватик и Володя сидели в комнате Яковенко и прислушивались к тому, что происходило во дворе и в коридоре. Под лавкой наготове лежал топор. Если бы полицай решил зайти к Гришину, его тут же стукнули бы. Но полицай и не думал заходить в комнату. Назвав фамилию какого-то незнакомого человека, он спросил у Татьяны Явменовны, не знает ли та, где он живет?

— Нет, не знаю такого...

И полицай пошел прочь.

Ватик и Володя снова вернулись в комнату Гришина. К вечеру газета была сверстана и выправлена. Сережа и Клава приступили к своему делу. Они уже здорово наловчились. Работа у них шла слаженно и ритмично.

Поздней ночью обессиленная Клава заглянула к хозяйке и прилегла на минутку отдохнуть. А Татьяна Явменовна пошла посмотреть, что же делается в комнате Арсения.

А там, будто осенью листья под кленами, лежали газеты — на полу, на столе, диване. Только одно место на диване не было застелено газетами — то, на котором сидел Сережа. Он устало прислонился к стене и задумчиво смотрел вверх. Когда Татьяна Явменовна вошла, освободил ей место и пригласил:

— Садитесь, хозяйка, помечтаем немного вместе...

— О чем мы с вами мечтать будем, Сережа? — удивилась она такому необычному предложению.

— Сижу я здесь, — начал он, — и представляю себе, какая красивая жизнь наступит после войны. За войну мы научились ненавидеть врагов и любить своих. Враги будут разбиты, уничтожены. Хорошие люди, наученные войной, станут жить дружно, сплоченно, с большой любовью и уважением друг к другу. Какое это будет счастье!

— Может, оно так и станется, — сказала Татьяна Явменовна, — только мне, наверно, не дождаться этого...

— Что вы говорите, хозяйка! Почему не дождаться?

— Очень просто. Вы вот поработали тут сутки, ну пусть двое суток, вымыли руки — и пошли. А все ваше имущество, ну шрифты там и все прочее, — остается у меня. А у меня малые дети. Налетят фашисты — тут и яма! Где уж мне это счастье искать? Пусть оно достанется хоть моим детям.

— А мне сдается, что я еще жить не начинал, что самое интересное, самое светлое — впереди. Вот ради него и хочется сделать как можно больше...

— Вы и так делаете много. Каждая листовка и газета, может, не одну душу утешит, правильный путь укажет... Ну, хорошо, Сережа, заговорились мы, а вам отдохнуть нужно. Я пойду.

— Разбудите, пожалуйста, Клаву. К утру нужно все закончить.

Он глянул на плотно завешенное одеялами окно, будто надеясь увидеть там рассвет.

— Жаль будить ее, — сказала Татьяна Явменовна о Клаве. — Спит, будто мертвая. Пусть бы часик еще отдохнула. Да и вы прилегли бы. Я разбужу.

— Нет, нельзя. Ватик просил, чтоб к утру было тысячи полторы экземпляров, за ними придут.

Через минуту, протирая кулаками глаза, вошла Клава.

— Какой же ты безжалостный... Такой чудесный сон прогнал... Больше никогда не увижу...

— Что за сон такой?

— Это мой секрет, Сереженька... Вот если доживем до старости, я расскажу тебе о нем в день своего семидесятилетия.

— Хватит болтать, а то, я вижу, мы договоримся...

И они снова делали каждый свое.

— Что-то мужчины уж больно часто ходят к вам, — хитро поглядывая на Варвару Матюшко, сказала одна соседка.

— А вы не заметили, с чем они ходят?

— А кто его знает. В газетах что-то завернуто...

— Вот именно, «что-то». Белье стирать приносят. А то на какие еще доходы нам с Настей жить? Дети маленькие — работать не пойдешь. А есть надо, и даже каждый день. В этом вы не сомневаетесь?

— Конечно, нужно зарабатывать на хлеб.

Соседка, почувствовав неловкость, перевела разговор на другую тему. А Варвара подумала: «Видно, нужно предупредить своих, чтоб остерегались. Смотри, какая проныра...»

На квартире Варвары Матюшко действительно часто собирались подпольщики. Приходили сюда Ковалев, Короткевич, Никифоров, Хмелевский, Шугаев, Кабушкин, Сайчик, Будаев, Думбра... Приходили смело, так как знали, что хозяйка квартиры — человек свой. С нею жила еще Настя Карпусенко. Она тоже участвовала в общем деле. Вот почему в этой квартире подпольщики чувствовали себя уютно, как дома. Не раз собирались они здесь на совещания. И всегда несли под мышкой свертки — будто бы грязное белье. В квартире жили две женщины, нет ничего удивительного в том, что они зарабатывают себе на хлеб стиркой белья.

Да и кто мог заподозрить, что Варвара Матюшко занимается политикой, если у нее маленькие дети.

До войны она работала заместителем директора научно-исследовательского института пищевой промышленности, а перед этим — секретарем ЦК комсомола Белоруссии. Оставшись в оккупированном городе (когда началась война, Варвара лежала в родильном доме), она собрала небольшую группу людей и вместе с ними распространяла сводки Советского Информбюро. Но это были только несмелые шаги впотьмах. В настоящую, активную подпольную работу она включилась после встречи с Николаем Шугаевым, которого давно знала по работе в комсомоле. Шугаев привел к ней на квартиру Ковалева и остальных членов горкома и активных подпольщиков. С Короткевичем она также была хорошо знакома с 1938 года, когда он работал секретарем Заславского райкома партии, а она приезжала в Заславль по комсомольским делам.

Шугаев к моменту встречи с Варварой был уже секретарем подпольного райкома партии. Он и предложил горкому использовать квартиру Матюшко как явочную.

Теперь ей, как члену райкома, предложили и ответственную работу.

— Недавно у меня были связные отрядов «Мститель» и «Штурм», — сказал на очередном заседании Шугаев. — Многие партизаны ходят в лаптях, а то и совсем босые, сообщили они. Немецкие склады или обозы с обувью никак не попадаются им во время операций. Одна надежда — на город, на вас, товарищи подпольщики. Так вот, давайте посоветуемся, — может, что-нибудь и раздобудем.

Думбра посмотрел на Матюшко. Та молчала, думала. Потом согласилась:

— Попробую кое-что поискать... может, и выйдет.

Перебирая в памяти всех своих знакомых, имевших какое-нибудь касательство к обувным мастерским, складам или предприятиям, она вспомнила одного комсомольца, — кажется, Володей его звали. Матюшко знала его когда-то как заведующего отделом горкома комсомола. Отец Володи до войны работал на кожзаводе «Большевик». Может быть, он и теперь там работает? Тогда дело решить было бы нетрудно — до войны это была честная рабочая семья.

Взяв на руки маленького Сашу, Матюшко пошла искать Володю. Она раньше знала, где он жил, но за войну ведь все сдвинулось с места, и здесь ли он, или, может, выбрался куда — кто его знает.

К счастью, она застала его дома. За время, пока они не виделись, Володя похудел, почернел, глаза запали, утратили свой веселый блеск.