Иван Новиков - Руины стреляют в упор

Но не выйдет! Ужасная фашистская гадина скорей захлебнется своей собственной кровью. Ей никогда не удастся сломить боевой дух белорусского народа. На террор мы ответим террором. Мы будем уничтожать врага повсюду, где бы его ни встретили, пока не забьем осиновый кол в могилу последнего гитлеровского негодяя.

Белорусский народ ответит на этот террор новым пополнением армии партизан.

Пусть помнят фашистские разбойники, что за кровь лучших сынов белорусского народа они заплатят сотнями и тысячами своих поганых душ. Организацией массовых крушений военных эшелонов, поджогами складов и мостов ответим мы на кровавый террор гестаповцев.

...Так к оружию, товарищи!

Помогайте уничтожать фашистскую погань!

Скоро Красная Армия вместе с армиями свободолюбивых государств сокрушительным ударом уничтожит гитлеровские орды и освободит вас от тирании Гитлера.

Смерть немецким оккупантам!

Да здравствуют народные герои — славные красные партизаны и партизанки!

Да здравствует победа!

Минский комитет КП(б) и командование Н-ской партизанской бригады.

Минск 18.Х.42 г.».

К утру Александрович напечатал тысячу экземпляров листовок. Два дня Жан разносил их по квартирам подпольщиков, каждому говорил:

— Расклеить и разбросать листовки в девятнадцать часов тридцать минут двадцать третьего октября. Не раньше и не позже. И как можно больше — в людных местах.

Двадцать третьего октября в семь часов тридцать минут вечера, как только стемнело, на стенах домов, на телеграфных столбах, на досках объявлений, даже на дверях полицейских участков и комендатур, в кинотеатрах забелели листовки. Вечером никто не обратил на них внимания, а утром люди читали пламенные слова подпольщиков и тихонько разговаривали между собой:

— Вот и хвалились немцы, что всех выловили... Но где же они всех выловят!.. Город же большой!..

За день до этого из леса пришла к Жану связная Зина (Дина Мадейскер).

— У меня есть люди, которых обязательно надо переправить в партизанский отряд, — сказал Жан. — Им угрожает опасность.

— А сам пойдешь?

— Нет, останусь еще. Дела есть.

— А разве тебе не грозит опасность?

— Не об этом речь... Еще раз говорю, дела неотложные есть. Нельзя же покидать подполье в такое ответственное время. Листовки надо расклеить, шрифты спрятать более надежно, добыть медикаментов. Может быть, удастся наладить связь с арестованными членами комитета. И еще одно дело... Я думаю вывести из лагеря военнопленных группу командиров Красной Армии. Одним словом, мне нужно еще задержаться.

— Делай как лучше. Своих людей готовь на двадцать третье. У меня тут тоже кое-какие дела есть, дня на три хватит.

Сразу же после этого разговора Жан пошел к Деду.

Ни самого Толика Большого, ни Виктории Рубец на квартире не было. Старик лежал на кровати.

— Привет, Дед! — весело крикнул Жан. — Ну, как себя чувствуешь?

— Ничего... Хоть со скрипом, но дышу.

— Как ты смотришь на то, чтобы выбраться в лес?

Старик еще живее зашевелил белыми метелками усов и довольно ответил:

— Это было бы очень хорошо. Но есть ли связные?

— Ты же должен знать — у нас все есть...

— Хвалюшка ты...

— Совсем нет. Связная Зина пришла от «Дяди Коли». Она согласна забрать тебя и еще кое-кого.

— Ну, это хорошо. Из леса и через линию фронта пробраться легче. Когда нужно отправляться?

— Двадцать третьего. А ты достаточно подремонтировался? Сможешь идти?

— Да уж Витя старается... Она лучше любого доктора лечит. Золотые руки у женщины.

— Да, руки золотые...

— Трудно тут будет ей. Мало наших остается.

— Это ничего. Сейчас мало — будет больше. Так собирайся, Дед. До свидания!

Потом Жан разыскал Казаченка и тоже предупредил его, что и он должен оставить город.

С уходом Сайчика Виктории Рубец действительно стало тяжело. Поведение Анатоля Филипенка было подозрительным. То он хвастал, что создается новый подпольный центр, то расспрашивал о подпольщиках, которых он не знал, но о существовании которых слышал от других. Витя ничего не говорила ему, уверяла, что никого, кроме него, из подпольщиков не осталось, что все, кто не был арестован, в том числе и Жан, укрылись в лесу, в партизанском отряде. А в добавление ко всему пришла невеселая весть. Сестра Мария Федоровна прибежала к Виктории в больницу и сообщила, что арестовали Ивана Козлова. Некоторое время он скрывался у знакомых на улице Кропоткина. Потом выяснилось, что нужно оттуда уходить — в доме сидел шпик. Пришлось вернуться к Марии Федоровне, хотя ясно было, что здесь ему нельзя долго задерживаться.

Проглотив несколько ложек баланды, заторопился:

— Ну, я пошел!

— Куда?

— Скоро приду.

Но вернулся только в десять часов вечера. Весь день пробыл у Аллы Сидорович.

А в шесть часов утра под окном загудела машина и остановилась. Потом скрипнула калитка и послышался сильный стук в дверь. Не успела Мария Федоровна одеться, как сорванная с петель дверь уже лежала на полу и в квартиру ворвалась банда гестаповцев. Один из них — в маске.

— Где ваш квартирант? — спросил он у хозяйки.

Побледневшая Мария Федоровна пробормотала что-то неопределенное. Провокатор в маске, не дожидаясь ее дальнейших объяснений, бросился в комнату, где спал сын Марии Федоровны, и осветил фонарем его лицо.

— Нет, это не тот, — сказал нарочито измененным голосом провокатор, чтобы его не узнала Мария Федоровна.

Оттуда побежал в комнату Ивана. Козлов успел уже одеться. Он стоял около постели, застегивая пуговицы.

— Этот, — показал на него человек в маске.

Самый дюжий гестаповец приблизился к Ивану и изо всей силы ударил его кулаком в висок. Иван пошатнулся и опустился на пол. Тогда гестаповцы стали топтать его ногами, стараясь ударить каблуком по лицу. Били долго, с наслаждением, озверело.

Выслушав рассказ сестры, Виктория сказала:

— Я тоже фактически арестованная. Вчера пришел Толик Большой и сказал, что из Москвы прибыла десантная группа. Говорит, собираются наградить товарищей, которые остались еще на свободе. Я не хотела идти на встречу с этими десантниками — чуяло мое сердце недоброе. Но Толик заставил идти, даже угрожал мне, если не пойду. Очутившись в незнакомой квартире на Комаровке, я увидела троих, якобы русских. Только было у них что-то нерусское, но что — я и сама не могла определить. Аргументация в их разговоре какая-то странная. Предложили создать новый подпольный комитет из числа оставшихся на свободе.

Я сказала, что не знаю, кто остался на свободе. Тогда Толик начал называть клички тех, кто пошел в партизанские отряды и кто арестован. Всех по порядку. Я под столом наступила ему на ногу: мол, что ты делаешь, негодяй! А он так злобно ощерился: «Зачем затираешь людей? Их же наградить нужно!»